5 Стройбат в Воркуте (1)

Предыдущая глава — Поворот золотого ключика

Оглавление

Во время учёбы в техникуме, как и все студенты в советские годы, Эд помогал сельскому хозяйству. Летом 1956го всем курсом по комсомольским путёвкам ездили на целину, в следующем 1957 их послали помогать мелиораторам где-то на Карельском перешейке. Работа оказалась не слишком трудная и довольно весёлая, новые впечатления, дорога, летняя жизнь в палатках, на свободе, вдали от дома пришлись по душе.  

Наверно, эти ранние опыты временной свободы привели его к первому выбору.

ЭБ: «Техникум я закончил с трудом, и на распределении попросил, чтобы меня кинули куда-нибудь подальше от Питера. Они кинули меня в Коми АССР, в город Инта, на шахту, где я работал подземным электрослесарем.» (из фильма «Происхождение «Шарманки», 2017)

Про то, что интинские шахты, как и весь остальной Печорский угольный бассейн, были построены и обслуживались до недавнего времени заключёнными ГУЛАГа, Эд понятия не имел — само слово «ГУЛАГ» ещё не употреблялось публично, и до выхода в свет «Одного дня Ивана Денисовича» оставалось четыре года.

1.Инта. Июль-октябрь 1958

Он просит бригаду электриков взять его с собой вниз, в шахту – ему интересно, как люди работают под землёй, — и запоминает огромную машину лифта (но больше туда не спускается). 

ЭБ: Я жил в комнате вместе с бывшим заключенным, литовцем, которому некуда было возвращаться — после ареста от него отказалась семья. Он работал на шахте бухгалтером. Он научил меня из молока делать кефир. (из фильма «Происхождение «Шарманки», 2017)

На обороте этой фотографии сохранилось имя этого соседа — Миколас Каспаравичус. Много лет спустя Эд будет жалеть о том, что не расспросил его, но тогда он не знал, о чем спрашивать. 

Пришёл октябрь, покрыл всю Инту белым снегом, и пришла повестка в военкомат.

Никита Сергеевич со всех трибун трубил о мирном существовании, и по слухам, которые упорно ходили в то время, срок службы должны были сократить до двух лет.

ЭБ: «Меня в армию не брали, я сам захотел. На сборном пункте в Котласе, где все голые ходили на медкомиссии, врач-еврей предложил меня комиссовать по заиканию, но я отказался. Оттуда нас направили в стройбат в Воркуту, дали в руки кирку и три года я долбил вечную мерзлоту под котлованы для ракет. (из фильма «Происхождение «Шарманки», 2017)

Я спросила Эда: «А вот если бы тогда, в Котласе, ты бы знал, что служить придётся больше трех лет, и в каких условиях ты будешь служить, ты бы всё равно отказался от помощи того врача, который предложил комиссовать тебя от заикания?». Он ответил без паузы: «Нет».

2. ВОРКУТА. Зима 1958/59.

Худшего времени для приезда в Воркуту, чем ноябрь, выбрать было невозможно –  это начало полярной ночи, трёх месяцев темноты и почти невыносимого холода.  

ЭБ: Я знал о том, что Воркута – это район сталинских лагерей , но в этом не разбирался, был очень далек от политики. Я был недоразвитый в этом всем…» (из фильма «Происхождение «Шарманки», 2017)

Свёртывание Гулага привело к дефициту рабочей силе – желающих ехать работать за Полярный круг по своей воле не хватало, несмотря на обещанные надбавки. Стройбат, который обходился государству значительно дешевле вольнонаёмных, был брошен на самые тяжёлые виды работ — нулевой цикл строительства: ручную выемку вечной мерзлоты под фундаменты и свайные основания, где часто ломались ковши экскаваторов.

 Солдаты жили в уцелевших деревянных бараках, построенных для заключённых, и делали ту же самую работу, на которой использовали заключенных – долбили вручную вечную мерзлоту под фундаменты и свайные основания растущего города. Но различия были: стройбат работал  8 часов 6 дней в неделю ( которые реально растягивались на 9-10 за счет всяких «экстра» — построений, переходов к объекту, разгрузки материалов), а заключенные — от 10 до 12. Стройбату останавливали работы на открытом воздухе при минус 45, но  заключённые продолжали работать при любой погоде. Заключенные продолжали быть «расходным материалом», а солдата все-таки не могли официально “гнать” до полного истощения, — то есть соотношение между ними было как между рабами и крепостными. 

ЭБ: Это было как лагерь – различие было только в форме и в 3 рублях за месяц, и двухэтажные койки, а не нары. Тот же рабский труд...  На нары я тоже попал – назвал дураком старшину, и меня отправили на несколько дней гауптвахту, там даже одеял не было… 

Юноша, который полгода назад выбирал, куда пойти – в Александринский театр или к Акимову, должен был найти способ выжить — не только на холоде и в темноте полярной ночи, но и в казарме, где он был единственным «из столиц», единственным евреем, да ещё и заикой.

ЭБ «Мне повезло: мой «бугор» (бригадир на лагерном сленге — ТЖ) был коми. Вообще у нас во взводе было много коми — человек сорок, и с ними у меня никаких проблем не было.»

Про тех, с кем проблемы были — он предпочитает не рассказывать: лучше не вспоминать.

3 Первая зима

Сохранились несколько клеенчатых тетрадей с армейскими записями Эда. На форзаце первой обозначены даты: 28/Х/1958 – 28/Х/1959, а с другой стороны — таблица:  еженедельный график логопедических упражнений.

А дальше начинается странное: подготовка к далекому походу, планы на будущее и два плана расстановки мебели в комнате, которой у него не было и нет:

Тут же — описание приёмов боевых искусств, которые он никогда не применял на практике,  тексты песен – из тех лирико-патриотических, что регулярно лились из радиоточки в те годы: «Расцветали яблони и груши…», «В степи под курганом высокие травы…», «Три танкиста», «Из-за острова на стрежень», «Полюшко-поле…», «В полях за Вислой сонной..» 

Но видимо, сколько не бей по голове посетителя акимовского театра, всё до конца не выбьешь никак: единственный вырвавшийся на страницы записной книжки протест – по поводу присуждения ленинской премии напыщенному и занудному фильму, снятому Юлией Солнцевой, вдовой Александра Довженко, по его сценарию:

ЭБ «Поэма о море».  Можно ли давать Ленинскую премию лишь за одну идею? По-моему, нет. 

4 «Лучше бедно и тяжело»

Стройбат имел свои положительные стороны – солдат не муштровали и не утомляли приобретением навыка собрать/разобрать ружьё в темноте за 30 секунд, но политинформации — один из самых надёжных способов превратить равнодушно-послушного гражданина либо в циника, либо в диссидента, проводились регулярно. Какое-то время Берсудский делает вид, что конспектирует этот бред, но очнувшись от зимней депрессии, начинает изгаляться.

Во вторую зиму на Севере  утешением для него становится роман английского писателя Арнольда Кронина «Цитадель», о молодом шотландском докторе, начинающем свою профессиональную  карьеру в городках углекопов в Уэльсе. Этика тяжелого, но честного труда всерьез увлекает его: 

 На рубеже 1959 и 1960 годов  он  испытывает прилив энергии и энтузиазма:  

Но вторая зима в Воркуте оказывается такой же длинной и тяжелой, и порыв энтузиазма сменяется сомнениями в себе, потом следующей попыткой пришпорить себя, и снова отчаяньем. 

Но он уже не сбегает в фантазии, как в прошлом году – видит вокруг людей в том же положении, что он сам, а то и в худшем :

В библиотеке попадается ещё одна спасительная точка опоры: Джек Лондон.

И где-то на этих эмоциональных перекрестках он начинает писать сам. 

---

Следующая глава — 5. Стройбат в Воркуте (2)

Оглавление