2002 Татьяна Хотенко

Татьяна Рэй * Шарманщик, или Жизнь русского Папы Карло. Мужской журнал XXL, Март 2002, №3

* псевдоним Татьяны Хотенко

Жил-был на свете маленький мальчик. Жил он в коммуналке в Свечном переулке в Питере, рядом с баней, где мылся Федор Михайлович Достоевский, а на дворе тогда стоял 45-й год — Победы. Отца маль чик почти не помнил — тот погиб в самом начале войны, будучи военным моряком и сопровождая крейсер «Киров» из Таллинна в Ленинград. Крейсер потопили немцы. Мальчик слышал, что после этого по волнам Балтики долго плавали бескозырки, а потом узнал, что у его отца и его товарищей не было даже снарядов, чтобы обороняться.В семь лет, в год Победы, мальчик вылепил из хлебного мякиша человечка. Воспитатели наказали его за неуважение к хлебу. В восемь лет мама отвела мальчика в скульптурную студию местного Дворца пионеров. Он прозанимался год и бросил. В школе, а потом в армии было как-то не до скульптуры. После армии брат пристроил его слесарем-электромехаником в «почтовый ящик» на проспекте Карла Маркса в Питере. Там он стал рабочим-рацио- нализатором. И тогда же начал ходить на разные вечерние курсы лепки и рисования и резать по дереву. Однажды он вырезал фигуру шарманщика. И приделал к нему моторчик. Когда эта штука заработала, мальчик аж подпрыгнул — он понял, что теперь шарманщик ДВИЖЕТСЯ БЕЗ ЕГО УЧАСТИЯ. Очевидно, те же чувства испытывал папа Карло, сделав Буратино.

Теперь этот мальчик, Эдик Берсудский, — один из самых известных на Западе художников. Он постоянно живет в Шотландии. Его кинетический театр «Шарманка», где все актеры — сделанные им машины — играют сами по себе, «Санди-Таймс» включила в топ-лист туристских достопримечательностей города Глазго. Его движущиеся на моторчиках скульптуры — кинематы — разъезжают по Европе, играя на театральных фестивалях и в музеях, а самый крупный объект — 11-метровая часовая башня — каждый час собирает вокруг себя толпу в главном музее Шотландии. Лень, как говорит его партнер Таня, — мать таланта.

СТЕРЕГУЩИЙ БАРЖУ

Рабочий-рационализатор Эдуард Берсудский так увлекся деревянной скульптурой, что решил сменить место работы. И пошел на Адмиралтейский завод шкипером. Его работа заключалась в том, чтобы раз в неделю перегонять баржу на два километра с одного конца завода на другой — на заправку. Остальное свое рабочее время он читал и спал. Один раз проснулся, потянулся, вышел на палубу баржи пописать — а там воды по самое некуда. Ночью что-то пропороло дно.

Адмиралтейский завод был хорош еще и тем, что оттуда можно было таскать материал для поделок — Берсудский продолжал резать своих буратин. Однажды он спрятал у себя в штанах токарный станок и вынес его через проходную. Единственный раз, когда он был наказан за воровство, — это когда пытался пронести в штанах бутылку скипидара. Бутылку раздавили в трамвае, скипидар потек по заднице, Эд с воем прибежал домой и плюхнулся в горячую ванну — но тут же оттуда и вылетел. Скипидар ведь штука такая — с горячей водой несовместимая.

ЛЮБОВНИК

Секс преследовал его с детства и везде, как и всех нас, и нечего тут кивать на дядю Фрейда. Мальчишкой он ловил в Обводном канале рыбу вилкой на палке. Но попадались все больше презервативы. Старший брат приводил девчонок и выгонял его из комнаты. Мать стала встречаться с будущим отчимом. По ночам они ждали, когда он заснет, но он не мог.

В армии, на севере, под Воркутой, рядом с его частью стоял домишко. В этой развалюшке жили три шлюшки, которым постоянно хотелось есть (на дворе стоял конец пятидесятых). Солдатам тоже хотелось есть, но иногда женщину им хотелось еще больше. Тогда они брали свой ужин — картошку с селедкой — накрывали сверху второй тарелкой, засовывали за пазуху, затягивали ремень и шли к девицам. Эд, не имевший опыта, очень стеснялся. Но один раз все-таки решился. Он взял свой ужин под ремень, сослуживцы влили в салагу стакан водки, и он пошел в этот дом. Девки открыли ему дверь, взглянули, вытащили у него из-за пазухи еду, развернули его за плечи, вытолкнули лицом в снег на улицу и захлопнули дверь. Потом больше всего ему было жалко ужин.

После дембеля, день которого — 14 декабря 1961 года — Эд помнит как свой день рождения, на вокзале в Питере к нему подошел мужик и говорит: «Хочешь, я тебя с бабой познакомлю? Давай пять рублей». Эд дал. Мужик ушел и до сих пор не вернулся.

Через месяц на скамейке бульвара он увидел женщину лет сорока, пьяную сильно. Она страшно материлась, потому что хотела еще. Пообещав ей выпивку, он поднял ее и повел к себе в комнату — у него тогда была комната в коммуналке на Салтыкова- Щедрина — и там кончил на ней восемь раз. Она даже протрезвела от удивления.

«БАЛАГАНЧИК» («НА ДОРОГЕ»)

Двое в повозочке — она — манекен, он — кукла, — связаны между собою. Кто кого дергает за ниточки — непонятно, но он периодически подергивается и вздрагивает, будто в оргазме. Сверху за всем этим наблюдает крыса-онанистка на фаллическом шестике. Кучер на седлах — усмехающийся дъявол-обезь- яна с песьими головами вместо рук. Манекена для этой скульптуры подарил Эду шотландский знакомый — стареющий интеллигент, обремененный сексуально озабоченной женой…

ЛЮБИТЕЛЬ ВОРОН И ВОРОНОВЫХ

Самая глубокая гармония в жизни Эдуарда Берсудского была тогда, когда он жил с вороной. Он полюбил ее за грациозную походку и поселился с ней в узенькой питерской комнате, в той самой, где потерял невинность. Каждый был занят своим делом — Берсудский производил разнообразные стуки по дереву топором, резал людей и животных и делал движущиеся скульптуры из железяк, которые находил на помойке. Ворона просто жила. Хотя Берсудский говорит, что она изготовляла в этой комнате абстрактную живопись разных цветов и оттенков. Чем покормишь — то и получишь.

Всегда ли так с художниками — вопрос спорный.

В тридцать три года идиллия закончилась, потому что Берсудский выкрал из общежития пединститута рыжеволосую красавицу по фамилии Воронова. Она поставила вопрос ребром — или ворона, или я — и победила. Вороновой как члену молодежной секции ЛОСХа дали мастерскую на задворках дома Набокова (того, что на Большой Морской). Там Эд прожил очень долго и сделал почти все кинематы русского периода, кроме самого большого — Вавилона. Потом, когда возникла «Шарманка», Эд Берсудский увековечил память своей первой любви, сделав ее символом театра. Ворона в «Шарманке» — как чайка во МХАТе.

Через много лет она отблагодарила его еще одной встречей. Зимой 97 года Берсудский приехал из эмиграции на побывку в Питер. Когда он шел от Дворцового моста к Медному всаднику, она явилась пред ним на льду Невы. Он узнал ее по несравненной походке. Он окликнул ее. Из глаза вороны выкатилась и упала в снег хрустальная слеза.

Теперь на вопрос, любит ли он женщин, Берсудский кратко отвечает, что нельзя объять необъятное. Но русские женщины милы ему тем, что пахнут вологодским маслом и не лезут толпой в политику.

НИКОДИМ, ИЛИ СОТРУДНИЧЕСТВО ПОЛОВ

Большой железный человек Никодим, у которого на голове сидит сорока и трещит ему в уши. Она его явно достала, но от ее беспрерывного треска случается странное — он начинает двигаться: руками работать, ногами перебирать, и вот пошел, пошел, говорит что-то недовольно, но задвигался весь — даже член у него встал и в литавры бьет. От радости, наверное.

ХУДОЖНИК и ПОЛИТИК

Он не политик, он художник. Сидит на заборе, книжку читает — в «Вавилоне» его есть такой фрагментик. В «Вавилоне» все возятся: базис, надстройка, а он сверху сидит, читает. На книжке — его инициалы: «БЭЛ». «Колокол», по-английски. 

Несмотря на отстраненную позицию, Берсудский знает о политике все. В том же «Вавилоне» черный Лукич с балкона Кшесинской пальчиком тычет, Сталин топориком машет, у Берии — рожа на заднице. Один из его кинематов, «Крестоносец», посвящен до боли знакомому современному русскому человеку государственному деятелю. Кинемат сделан из старых зингеровских швейных машинок. В голове — пусто, один колокол, на груди — крест, руками-крючьями машет, копье вперед выставил , на танкетке взад-вперед катается — всех задавлю, да все на том же месте. Другой, сделанный еще в России, один из самых страшных в театре, где человек-деревян- ная кукла — называется «1937». В Часах Миллениума, которые стоят в Королевском музее Эдинбурга, Сталин и Гитлер вдвоем, а посреди пилы череп Ленина глазницами мигает (у него в голове красные лампочки вставлены).

Он говорит о мертвых поэтах. Он говорит, что бритиши себе одного Оскара Уайльда простить не могут, а русским — хоть бы хны… Расстреливали пачками, и больших и малых. Он не может понять, кому мешали поэты. Он не знает, зачем Мандельштам умер на помойке в лагере, подбирая объедки, и зачем Мейерхольда в тюрьме били по пяткам. Он крайне пессимистичен в своих политических прогнозах. Он посылает политиков к черту.

ЭМИГРАНТ

Свои механические скульптуры Эд показывал дома — друзьям и друзьям друзей, — что, по-видимому, спасло его от бдительного ока органов… Слухи, о том что в квартире 50 рядом с метро «Электросила» показывают что-то невиданное, распространились, и среди посетителей появлялись люди именитые… Однажды, в худой для Берсудского период, когда разладилось сразу все — исчезла мастерская, куда-то в туманные дали спиритических поисков удалилась рыжеволосая красавица, — на один из этих показов привели Татьяну Жа- ковскую, театрального режиссера и критика. В результате чего родился театр «Шарманка», в котором она стала директором, звуко- и светорежиссером, бытописателем, продюсером и рекламным агентом в одном лице. Поскольку на дворе был блаженный период перестроечного романтизма, шарманщикам подарили бывший детский сад. Дядьки из райисполкома сказали облицевать крыльцо гранитом и сортиры, чтоб были хорошие, потому как иностранцы ходят. Через пару лет те же дядьки подложили шарманщикам сырой порох — за аренду детского садика запросили немыслимую сумму. А потом те же самые иностранцы, которые не брезговали русскими сортирами, помогли «Шарманке» перебраться в Шотландию. К Татьяниным обязанностям прибавилась еще одна — личный переводчик. Эд языка не знал и не знает, хотя с местным населением Глазго общается лихо по причине схожести структуры местного говора с российским — преобладают корни, в которых все буквы, кроме первой, воспроизводятся точками. К симпатичным же он обращается просто — ай лав ю. Все остальное говорят его буратины, а с публикой, местным начальством, заказчиками и прессой разбирается Татьяна.

ПРОВОКАТОР

«Как сейчас помню, лет эдак тысячу назад, когда не было ни консерваторов, ни лейбористов, ни коммунистов, ни террористов, ни овечки Долли, люди жарили мясо на кострах и свои естественные надобности справляли в окно, я шел на свидание с Джулианом. За свой острый ум и полную политическую некорректность он был выгнан из города и жил за крепостными стенами в кабаке, где писал любовный роман из жизни кузнечиков. Мы выпили, потом добавили, потом еще добавили, после чего Джулиан выложил свою очередную безумную идею — построить часовую башню, посвященную уходящему тысячелетию». Это из каталога, который в Эдинбурге дают в музее туристам.

…Мы строили, строили и, наконец, построили. В жизни человечества еще не было более помпезного, тупого и пафосного дня, чем проклятый Миллениум. К нему готовились черт знает сколько времени. На него истратили миллионы. Все жители планеты Земля в едином порыве праздновали наступление нового тысячелетия, которое на самом деле так и не наступило.

Они глохли от праздничных оркестров, слепли от блеска мишуры и блевали шампанским. Никто из них от шума не мог уснуть. Все как один, строем, праздновали круглую дату.

Бригада строителей часовой башни Миллениума — скульптор Эд, деревянных дел мастер Тим, стекольщица Аника, художница Мэгги и часовщик Йорген, казалось бы, тоже готовились к событию. Башня строилась целый год. Они не успевали, работали в новогодний вечер и закончили Часы Миллениума за двадцать минут до полуночи. И тогда они посмотрели на дело рук своих, и Тим — ныне покойный — сказал: «Это провокация. Это глобальная мил- лениумная провокация. Мы подложили им всем огромную свинью».

…Внизу башни, в подвале, среди движущихся цепей, колес и зубцов, заключена неподвижная фигура Древнего духа — деревянные скульптуры с такими лицами все еще можно увидеть в готических соборах Европы… Тот, кого мы потеряли…. Его сторожит нарядная обезьяна в золотой юбке и ошейнике — выдрессированная обслуга. Она закована в цепи и вращает колесо, которое приводит в движение всю эту милле- ниумную конструкцию. Она работает тяжело, ритмично и тупо. Выше этажом люди рождаются, живут и умирают, там обезьянки поменьше на шариках дергаются, дамочка скачет на палочке, юноша лежит с членом, как вентилятор, двое в лодке подвешены на цепочке — семья, скелет на колесике скалится. Маленький Чаплин с тросточкой переминается, маленький Эйнштейн на скрипочке пиликает.

Там все движется, прыгает, бегает, лязгает, поет и звенит. А сверху Ленин и Гитлер это дело пилят. По бокам сидят две пузатые горгоны.

Еще выше — реквием. Там двенадцать фигур — как месяцев. Их Эд вырезал. Там человек, пристегнутый ремнем к кресту, и человек с чугунной звездой Давида на шее. Там женщина из зуба стой вагины рожает дьявола. Там старуха кормит сухой грудью младенца в шипастом ошейнике. Там повешенный под колоколом и смерть с отбойным молотком вместо косы в руках.

И выше — только пиета, статуя жалости. «Пиета» по-испански значит — сострадание. Женщина там держит на руках мертвеца, ноги и голова его свисают с ее рук, и вдвоем они составляют крест.

Впереди всей башни висит огромный маятник-зеркало. И когда человек подходит, он видит там себя.