1999 Откуда всё это взялось.

Т. Жаковкая. Откуда всё это взялось. Из каталога «Sharmanka. From the beginning», 1999.

  Тем, кто хочет понять больше об Эдуарде Берсудском, я бы посоветовала прежде всего прочесть — или перечесть — роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Может также оказаться полезной статья Генриха фон Клейста «О театре марионеток», написанная в 1801 году или очерк Гордона Крэга «Актер-супермарионетка» (1908), но это — для любителей «дойти до самой сути» (Борис Пастернак), не брезгающих покопаться в библиотечной пыли — и может
завести в такие глубины истории и теории, о которых сам художник никогда не помышлял…

Впрочем, мышление художника — дело хитрое, и за десять с лишним лет
совместной работы я не раз обнаруживала, что знает Берсудский гораздо больше, чем в том сознается… За годы вечерних бдений в библиотеках и молчаливого прислушивания к разговорам занимавших его людей этот — формально — выходец из рабочего класса обзавёлся куда большим эапасом знаний, чем иной выпускник Академии Художеств. Но говорить о том, что он делает, Берсудский отказывается наотрез, припечатывая этот отказ солидной порцией русского мата с неизменной ссылкой «как говорят у нас на Адмиралтейском заводе…»

Последний раз он вышел за проходную этого завода ( где перегонял
нефтеналивную баржу с одного конца верфи на другой дважды в неделю, используя оставшееся время для занятий деревянной скульптурой ) лет тридцать назад. Но глубокое недоверие к словам, порожденное постоянной ложью советского режима настолько укрепилось в нем при знакомстве с современным концептуальным искусством, что на смену детскому заиканию, излеченному
успехом первых заграничных гастролей, пришло абсолютное отрицание серьезного словоговорения.

Так что вместо погружения в глубины теории вернемся к лукавому роману Михаила Булгакова. Тем, кто его читал, будет понятно чувство, испытанное мной двенадцать лет назад, когда меня привели в квартиру номер 50, «Нехорошая квартира… » сверкнуло у меня в голове цитатой из Булгакова. Дело в том, что согласно этому роману, опубликованному через тридцать лет после смерти автора, именно в квартире под номером пятьдесят в Москве остановливался магистр черной магии Воланд, а проще говоря дьявол, со своей свитой и давал в ней бал по случаю весеннею равноденствия, вокруг чего разворачивались разнообразные события — как например возмездие бюрократам от
литературы, прощение Понтия Пилата осужденным из Галилеи, воскрешение из пепла сожженных рукописей ( «рукописи не горят» — объясняет Воланд), а также приступ безудержного хорового пения служащими серьезного государственного учреждения. Когда героиня романа, исполнявшая по просьбе хозяина роль царицы бала, поинтересовалась каким образом тысячи гостей и музыкантов поместились в обыкновенной московской квартире, она получила исчерпывающее объяснение -«пятое измерение…»

В 1987 году в квартире номер пятьдесят на Московском проспекте в Ленинграде явно попахивало серой и пятым измерением…

В комнате размером 18 квадратных метров толпилась вселенная…или театр…или, наверно, то и другое одновременно… Они были везде — вдоль стенок, на шкафах, в углу за дверью, они заполонили все пространство и им все еще было тесно…Мастер скверкнул на нас глазами. нажал какую-то тайную кнопку и исчез. А они пришли в движение — башни с лязгающими запорами, часы с колоколами, колесо жизни, круговерть клоунов, дьявольский оркестр, корабль
дураков, и в довершение ко всему — огромный деревянный шарманщик. Когда он качнулся вперед-назад с тяжелой грацией Фата-Морганы, стало ясно — из такого местечка не уйдешь как ни в чем не бывало…Надо бросать все свои занятия и что-то с этим делать…Эта вселенная была спрессована и требовала расширения в пространстве как звездный карлик накануне Большого взрыва…

По счастью, перестройка была в самом разгаре — и наглухо запертые ворота с проржавевшими петлями вдруг поддались — и в образовавшуюся щель хлынуло неслыханное за годы советской власти — можно организовать театр, можно добыть помещение, можно даже купить провода и сломать лишние стенки…

По еще большому счастью моим занятием в ту пору был любительский театр «Четыре окошка» — приют таких же отбракованных членов общества победившего социализма, как и сам Берсудский. Они сразу опознали в нем Мастера — и принялись за дело — паяли пульт, клеили фонограмму, ремонтировали чудом — и блатом — доставшееся нам помещение бывшего детского сада, придумывали спекталь вокруг этих созданий. Нужные люди — и материалы — появлялись как
из под земли. Не иначе как Большой шарманщик ворожил по ночам.

Появился механик-золотые-руки Володя Зинкевич — заглянул внутрь механизмов. Поднял в изумлении брови — как вся эта свалка еще работает — но ничего не сказал, а взялся все приводить в порядок — менять оси, вставлять подшипники, регулировать натяжение ремней. А что было говорить, когда в советское время материалы нельзя было купить — можно было только достать — выменять моторчик
за бутылку водки у работяги, стащившего его с родного завода, выпросить виток провода у монтера — тут уж не до хорошего,спасибо за любой, и в каком-то из кинематов мы обнаружили, что 220 вольт бегут по телефонке, — а если нужен длинный болт, то самому резьбу нарезать на гвозде…

Появился удивительный композитор Александр Кнайфель, из того же подпольного поколения что и сам Берсудский , в ту пору — подозреваемый в формализме диссидент от музыки, а ныне знаменитость и почти классик, посмотрел на механический балет — и подарил ворох своей завораживающей музыки — делайте из этого что хотите. Ольга Цехновицер и Леонид Левин склеили из этих записей — и звуков старой петербургской шарманки, отыскавшейся в архиве
театральной библиотеки — ту пленку, которая стала сценарием нашего
спектакля.

Заглянул американский славист профессор Яничек — и стал нашим первым спонсором. Его сто долларов — по тем временам в России большие деньги — ушли на цемент и краски, и еще осталась сдача на суп для наших добровольных помощников.

А когда деньги профессора кончились и все работы остановились, пришел новый хозяин района — Валерий Иванович Малышев. Коммунисты только что проиграли выборы, должность секретаря по идеологии, которую он занимал в райкоме партии, перестала существовать вместе с райкомом — и он «перестроился » в
деловитого лидера местного совета. Еще в «партийном» костюме — сером с темно-красным галстуком — он пожал руку Берсудскому одетому в замызганную спецовку — похлопал его по плечу — «Вот, говорят, застой-застой, а какие люди выросли!» — и поинтересовался, сколько еще денег надо… » Тысяч двадцать — робко ответила я, — звуковое оборудование купить, прожектора…» — «Дадим сто двадцать — двадцать вам, сто на ремонт крыльца — гранитом облицевать — к вам же интуристы ездить будут! И туалеты сделайте получше — это для них важно!» На следующий день под окнами раздался рев тракторов —
доставили гранитные плиты…

Российские сказки редко имеют безоблачный конец — торжественная гранитная баллюстрада венчавшая вход в наш маленький театр, обрывалась в непросыхающую лужу на продавленном асфальте, которую интуристы преодолевали по обледеневшей доске — деньги на благоустройство кончились. Через три года кончились и фонды на культуру, и нам  предложили платить ежемесячную аренду за помещение, раз в десять превышавшую наш годовой доход, а в частной беседе посоветовали поискать счастья где-то в другом месте —
скажем, там откуда эти восторженные интуристы понаехали.

Но Большой Шарманщик и его собратья продолжали свою ворожбу, неведомыми путями приводя новых друзей и приготавливая выход из безнадежных ситуаций. Они делают это по сей день — и только так я могу объяснить почему этот театр все еще существует, а его труппа пополняется все новыми и новыми актерами из дерева и железа.

Когда Берсудский говорит, что это не он делает кинематы, а они делают сами себя, он им только помогает — это не преувеличение. Он начинает без предварительных эскизов, без каких-либо расчетов — и не имея не малейшего представления о том, во что это выльется. Первым толчком может быть любая деталь или идея — подаренная или найденная на свалке вещь, обрывок сновидения, рисунок Леонардо, воспоминание — и дальше одно тащит за собой другое, вначале мучительно медленно, запинаясь, возвращаясь назад, а потом с какого-то этапа все увереннее вперед, как будто под чью-то диктовку, и все нужное оказывается в решающий момент под руками. Где-то приближаясь к концу
он зовет других — слушает, задает вопросы, принимает какие-то предложения. В этот момент наступает моя часть работы — свет, фонограмма. Теперь уже все чаще не столь моя, сколь Сережи Жаковского, который впервые увидел эти машины будучи шести лет отроду… Мы предлагаем варианты — мастер выбирает —
или точнее, выбирает новый кинемат, как правило, решительно и однозначно — это нет, это — может быть, это возможно, а вот это — да, оно. Так и только так. И попробуй-ка после этого отобрать у Титаника музыку Альбинони — они срослись, и вместе это что-то такое, чем по отдельности ничего из них не является.

Да. конечно — все это сумасшедший труд со своими тупиками и минутами отчаянья. с рабочим потом и безумной физической усталостью, и постоянная учеба в залах музеев, у старых соборов, у книг, у шотландских холмов, у прохожих, у животных, у пляски огня в камине… И все-таки — пятое измерение, господа….

ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ 

Cемь лет спустя после приезда в Шотландию мы понимаем, что все могло обернуться совершенно иначе. Один из моих учителей сказал мне когда-то — эмиграция — это как другая жизнь — нужно умереть и родиться заново. А мы даже не заметили перехода…Живем как всегда, работаем как всегда…С той разницей, что здесь Берсудский делает три-четыре кинемата в год, а в России это был один за год (три ушло на Вавилон). У него — впервые в жизни — появились нормальные материалы и инструменты. Кинематы, которые он делает здесь, обладают совершенно иной степенью надежности — они могут играть по многу раз в день, их можно перевозить, делать выставки, брать заказы…Те, что мы привезли из России настолько хрупки, что после нескольких выставок стало ясно — они просто не выдерживают странствий и перегрузок, им нужна постоянная крыша над головой. 

С помощью Glasgow City Council, The Scottish Arts Council, The National Lottery Grant мы построили им убежище — и мастерскую для Мастера на 2 этаже старого здания в Merchant City — по соседству с такими замечательными собратьями по ремеслу как Glasgow Print Studio & Street Level Gallery. Опять обслуживаем интуристов со всего света — но еще и школьников из Глазго и Оркнейских островов, Ланарка и Абердина. 

Кинематы российского происхождения выступали в Голландии, Германии, Бельгии, Манчестере. Один — Time of Rats — долетел до Нью-Йорка, до Линкольн-центра. Младшее поколение кинематов — те, что родились уже в Шотландии, — играли в Дании и Швейцарии. Вот добрались и до Эдинбурга. 

Конечно, нам повезло. Повезло, что мы родились в Санкт-Петербурге — городе, который принадлежит западной цивилизации не меньше, чем России. Мы столько раз узнавали в Европе оригиналы тех копий, среди которых мы выросли. Повезло с Шотландией — если бы мы выбирали, то не могли бы выбрать лучше. Те же деревья, те же цветы, те же цвета и запах моря посреди города, тот же дождь… Но еще и холмы,лохи и главное — люди… — дружелюбные, не потерявшие любопытства к чужим странностям, и все еще уважающие то, что сделано руками и не стандартно… 

Но главное — нам повезло с друзьями ШАРМАНКИ. С Мэгги и Тимом, с Джулианом  и Джилией, с Анной и всем ее семейством, с Норой и Аркадием, с Питером и Джоном,с Иенном и с Маргарет, с Йоргеном и Брайаном, с Йеттой и Марией — и еще со многими другими… Нам давали деньги и советы. дарили материалы и оборудование, психологически поддерживали — и вкалывали с нами по ночам. кормили, поили, давали крышу над головой, переводили со всех языков Европы, показывали такие места, куда мы и не мечтали добраться…У нас нет ни малейшей возможности отплатить за все это…Еще раз — всем спасибо!

Татьяна Жаковская

Абсолютно со всем согласен и полностью присоединяюсь.

Эдуард Берсудский