Предыдущая глава — 10/12 Конец идиллии
— Кто вам сказал, что для оформления визы понадобится две недели? – удивился чиновник в британском посольстве в Амстердаме, когда мы вручили ему заполненные анкеты, ходатайство Глазговских музеев и справку из банка. – Это может занять и три, и четыре…
“Ладно, — решили мы беспечально, — там посмотрим, визы Бенилюкса у нас на месяц, за это время всё образуется.”
Мы смонтировали выставку в маленьком бельгийском городке Нирпельт недалеко от границы с Голландией (приглашение на небольшой фестиваль театров кукол и объектов организовали те же Йетта Бакер и Марина Костер /Jette Bakker & Marina Coster, которые в 1991 привезли «Шарманку» в Утрехт), отыграли по нескольку представлений за день при полных залах (зал был столовой колледжа искусств, где с трудом поместились 14 кинематов и полсотни зрителей)
Из Глазго приехал Питер Сирл, глава отдела выставок Глазговских музеев и правая рука Джулиана по всем техническим вопросам, из Утрехта – Йетта и наши старые знакомые – технари Гансы. Они быстро нашли общий язык и сошлись во мнении – все звуковое и световое оборудование «Шарманки», а также всю систему контроля кинематов нужно полностью менять – она мало того. что ненадежна и не рассчитана на большое помещение, так ещё и пожароопасна.
Решили, что новое оборудование дешевле и надёжней всего будет закупить с помощью дружеской и очень продвинутой фирмы, которой пользовался театр и фестиваль в Утрехте, — и поскольку заказ большой, есть шансы договориться о скидке.
Хорошо посидели, отметили… Один из Гансов обратил внимание на кипу на голове у Сережи и затянул неожиданно на иврите «Коль hа-олам куло гэшэр цар мэод…” Оказалось, его родители спасли маленькую еврейскую девочку, которую передали из колонны узников гетто с рук на руки в окружающую толпу. Пока шла война, девочку выдавали за сестру Ганса, а потом дали ей еврейское образование – ну и Ганс заодно кое-чему научился. Отцу Ганса присвоили звание «Праведника мира» и пригласили в Израиль посадить дерево в Яд-Вашеме.
Мы размонтировали выставку, погрузили контейнеры в грузовик, который повёз их в Глазго, попрощались с нашими российскими технарями до встречи в Шотландии в апреле, и поехали в Брюссель, где жила кузина Мэгги, Мирей, со своим мужем, художником Пьером. Они побывали на нашей выставке в Нирпельте и предложили приютить нас на пару дней.
В британском посольстве для нас всё ещё не было никаких новостей.
— Подождите ещё неделю-другую, — посоветовал очередной любезный чиновник, — они там завалены работой: рождественские каникулы на носу.
Возвращаться в Россию, когда кинематы уже отправлены в Шотландию, было бы чистым безумием – нас могли просто больше не выпустить из страны, а срок действия наших европейских виз истекал через несколько дней. “Хорошо, слетаем в Израиль навестить своих».
Отправились за визами в израильское посольство – а там потребовали разрешение отца ребенка на его въезд в страну. Нет худа без добра — пока ждём нотариально заверенной бумаги из России, можно посмотреть Бельгию и Голландию…
Замечательная фламандская архитектура Брюсселя была уже несколько подпорчена вкраплениями Европарламента, но в музее, уходившем на пять этажей вглубь, Эд тормознул у сюрреалистов – целый зал Магритта! И ещё Макс Эрнст!
— А в какие ещё города стоит съездить? — спросили мы у Пьера (напоминаю – это 1993, то есть задолго до гуглмапс, букингком и прочих возможностей всемирной паутины, а багаж знаний о загранице у советского человека был размером с дамскую сумочку)
— Вы были когда-нибудь в Брюж?
— Нет, а где это?
Английский Пьера был не лучше тогдашнего моего, и подсчитав в уме, сколько времени потребуется на объяснения, он предложил отвезти туда нас на машине. Через час он выгрузил нас на площади, показал, в каком направлении двигаться — и укатил обратно в Брюссель, чтобы успеть на лекцию (он преподавал в школе искусств).
И только тогда мы поняли, что он привез нас в Брюгге…
Мы бродили по городу практически наугад, заходили в пустые музеи и не верили своим глазам — неужели мы видим это наяву?
У меня в руках была дешевая «мыльница», и в тот день я нащелкала целую пленку мутноватых фотографий.
В ожидании призрачных туристов лошади пили из древней мраморной поилки, и от них шел пар… В монастырском дворе жили белые голуби…По каналам, чуть тронутым ледком, плыли белые лебеди.
Мы зашли в музей Groeninge, который был практически пуст – не сезон, -и впервые в жизни Эд оказался перед картинами своего кумира – Иеронима Босха, знакомыми ему только по альбомам.
В глухие годы застоя старые друзья – Сережа Сапунов, с которым они вместе ходили в поход по глубинке ленобласти описывать, измерять и спасать деревянные церкви 16-18 веков, и его жена Ирина, — сделали Эду королевский подарок: изданный в ГДР толстый альбом Босха (он в те годы стоил месячную зарплату инженера – и при этом достать его на черном рынке было почти невозможно). Неподъёмный том на девять десятых состоял из крупных планов – увеличенные до размеров полной страницы крошечные персонажи смотрелись как самостоятельные картины.
Оригиналы оказались значительно меньше, знакомые детали можно было увидеть только с очень близкого расстояния – но рядом висели вообще никогда не виденные нами работы фламандских примитивистов. Босха окружали его современники, и всё те же дома, и всё те же каналы, и лебеди, и лошади с торбами овса…
А потом пошел снег, и город расстаял в его белизне. Велосипедист заскользил по обледеневшей брусчатке. Я не поймала его в кадр, но запомнила.
Потом мы вернулись в Утрехт, где Йетта помогла нам снять дешёвый бэд-и-брекфаст, и мы побродили по городу, в котором работали два года назад.
Конечно, зашли в музей «От механических часов до шарманки». Доктор Хаспельс обрадовался нашему возвращению и улыбнувшейся нам удаче, и показал Серёже свои любимые автоматы.
Несколько дней мы мотались на поездах по разным городам и отыскивали музеи с картинами Эдовых любимцев — благо расстояния небольшие.
В Антверпене в маленьком музее Майера ван ден Берга мы надолго зависли перед “Сумасшедшей Гретой” – огонь, пылающий за её спиной, не передаёт ни одно воспроизведение – будь то типографская краска или цифровое изображение. Как, впрочем, и и большую часть цветовой палитры Брейгеля….
В Роттердаме обнаружили практически пустой музей Бойманс ван Бёнинген c картинами Босха и Брейгеля, которые можно было рассматривать в гордом одиночестве.
В Амстердаме мы отстояли совсем небольшую очередь в музей Ван-Гога — и тут повело меня, как никогда ни до, ни после — от поздних картин шла волна боли и восторга… Хорошо, что именно на этом месте оказалась скамеечка…
Потом мы оказались в Дельфте. Город был погружен в густой туман, и мы бродили по нему наугад, надеясь выйти на ту точку, с которой рисовал его Вермеер. Из тумана на нас вываливались памятники неизвестным нам людям, сквозь него просвечивали — и растворялись в небе шпили… По пустым каналам проплывали лебеди с выводком… Мы натыкались на старинные дома и стены собора, и все время казалось, что вот-вот за углом загрохочут тележные колёса, застучат деревянные башмаки, и мы окажемся в другом, но всё ещё не исчезнувшем мире…
Возможно, именно эти несколько дней поздней осени 1993 года, которые мы провели, мотаясь по городам и музеям Бельгии и Голландии, стали для Берсудского одним из источников многочисленных и разнообразных работ, которые он создал за семь следующих лет – включая «Часы Милленниум».
Мы смогли позволить себе вернуться в эти места только много лет спустя – они были уже другими, да и мы тоже.
Предыдущая глава — 10/12 Конец идиллии
Следующая глава — 12 Зима 1993-4 в Израиле.
Кинематический театр "Шарманка" 