– Вечерний Ленинград, 6 августа 1988
Eсть вещи, к которым как нельзя лучше относится пословица — их лучше один раз увидеть, чем сто раз о них услышать. И поэтому я отдаю себе отчет: мое описание кинематических скульптур Эдуарда Берсудского будет лишь приблизительным слепком, слабым намеком на то, что я увидела в обыкновенной квартире одного из домов на Московском проспекте. Понимая это, я все же рискну и попробую описать хоть несколько работ: должен же читатель иметь какое-то представление, о чем идет речь.
…Огромный, ростом под потолок, он тяжело и неподвижно глядит из угла. Шутовской колпак с колокольчиками, камзол с буфами на рукавах, мрачный ворон над головой. И шарманка. А лицо как бы вырубленное, отмеченное горестями долгой жизни. От всей его темной фигуры веет скорбью. И вдруг… Вдруг рука его поднялась, повернула ручку шарманки, зазвучала музыка, и он пошел.
Грустная мелодия старинного вальса все повторялась, ворон кланялся, а он шел, и шел… Одинокий шарманшик одолевал свой путь, как одолевает его всякий человек, неся свои тяготы и создавая свою музыку.
Умолк вальс, остановился шарманщик. И вот уже другая музыка — музыка карнавала. Карлик с сердитымлицом держит на плечах пирамиду, на которой маленькие деревянные фигурки. Карнавальное веселье захватило их. Танцует красотка, кружку за кружкой опрокидывает монах, пиликает на скрипке козел. И только длинноволосый юнец не может оторваться от книжки, несмотря на разгул, царяший вокруг. Но всматриваешьея, а всматриваться нужно — фигурок много, ростом они cантиметров двадцать-тридцать, и каждая двигается по-своему, — и все сильнее ощущение, что веселье здесь с привкусом горечи, что карнавал вот вот прервется чем-то страшным, какой-то катастрофой. Но танцовщица все кружится, монах все пьет, козел все играет…
… Эта башня тоже под потолок. На самом верхнем ее ярусе колокольня, а внизу —шарманщик, маленький и непохожий на уже виденного, того, огромного своего собрата.
Неутомимые звонари раскачивают колокола, шарманщик крутит ручку своей машины, под их музыку в Центре башни раздвигается занавес, открывая перед нами как бы зеркало сиены. А вот и «актеры». Они, сменяя друг друга, медленно проплывают перед нами, совершая круг жизни — от рождения до смерти.
Это только три из девяти кинематических скульптур, которые находятся в этой комнате. Там есть еще железный корабль и «Замок» Кафки, колесо шутов, ящик, в котором оркестр исполняет концерт для соловья и собаки с оркестром… А две вещи еще не закончены.
КОГДА сталкиваешься с чем-то небывалым, хочется спросить: а как это возникло, откуда пришло? На этот вопрос когда-то хорошо ответил Корней Чуковский. Его героиня, маленькая девочка, призналась, что она свои рисунок «из головы выдумала». Воображение, творческая фантазия художника рождают то, что не похоже ни на что уже бывшее.
С фантазиями Эдуарда Берсудского я, как и многие ленинградцы, уже была знакома ещё до встречи с ним. Вспомните грустного шута и добрых задумчивых львов на Каменном острове — это его работы. И в Юсуповском саду на Садовой есть его деревянные скульптуры. Но они неподвижны. Нет, конечно, и в этих его работах есть движение, порыв, внутреннее дыхание. Но тот способ преодоления неподвижности, какой он использовал в кинематической скульптуре, производит особое, ни на что не похожее впечатление. Нужно обладать каким- то особым видением, чтобы это придумать.
Рассказы о многих художниках начинаются одинаково: с детства он любил рисовать, лепить или вырезать.
Про Берсудского так тоже можно сказать. В семь лет ему нравилось лепить. И, поскольку семья жила в районе Кузнечного рынка, до Дворца пионеров рукой подать, его отвели туда. Но прозанимался он в кружке лепки всего год. Потом пересилили обычные мальчишеские увлечения, и снова он взял в руки пластилин только через пятнадцать лет. В студию скульптуры Дворца культуры имени Кирова он поступил в двадцать два года.
Начинать в двадцать два года — стоит ли?
Если человек, еще ничего не сделав, сомневается, стоит ли овчинка выделки, его хватит ненадолго. Творчество — жестокая вешь, тут редко можно предсказать заранее — получится или нe получится. И далеко не всегда успех равен количеству затраченных трудов. Только тот, для кого главная радость — сама работа, может выдержать сопротивление материала, игру обстоятельств, борьбу с собственным несовершенством, неуверенность в себе и прочие «радости», на которые так щедра любая творческая работа.
Он выбрал дерево. А что было выбирать — мрамор, бронзу? Для самодеятельного художника они малодоступны. А дерево — вот оно, всегда под рукой. И потом — оно дышит, в нем еще ощущаются токи жизни, те, что бегут от корней к ветвям.
Дерево любили средневековые скульпторы. Может быть, оттого так притягивает его средневековое искусство? И стрельчатые башни, собранные из остатков старинной мебели, которую лет двадцать назад безжалостно выбрасывали на помойку, и многочисленные его шуты, скоморохи тоже оттуда, из средних веков. Это не веселые клоуны более поздних времен, а умные и злые насмешники, которые не питают иллюзий насчет человеческой натуры и все же считают жизнь огромной ценностью.
И когда слышишь, что Берсудский любит иконы, живопись Босха и Брейгеля, книги Кафки, не удивляешься этому. Но рядом с гротеском, горечью и скорбью — шарманщики, более снисходительные к человеческим слабостям, более добрые и жалостливые, как жалостлива их музыка.
Эдуард Леонидович принципиально не объясняет своих работ: у каждого зрителя свои ассоциации, свое понимание, а он своё уже высказал тем, что создал. Но вот на вопрос, как пришла мысль заставить скульптуры двигаться, он ответил.
Первый шарманщик появился у него давно – это была одна из первых работ.
Однажды вдруг представилось: я сижу здесь, он стоит там, крутит ручку — и звучит музыка. А как это сделать?
Для другого, быть может, и этот замысел оказался бы неосуществимым. Но Бсрсудский у в юности закончил энергетический техникум, семь лет работал слесарем. Нарезать резьбу, подключить моторчик, сочинить схему — все это он умеет сам. И потому шуты, и танцовщицы и музыканты двигаются по двадцати разным программам.
Месяцы уходят на каждую работу. Их все больше, они заполнили комнату, а фантазия продолжает свой бег.
Раньше «запуск» каждой н скульптуры был праздником, на который собирались друзья и знакомые. Сейчас все обыденнее и проще. И все же время от времени какие-то люди напрашиваются к нему, и он устраивает «сеанс». Нажимает на кнопки, терпеливо к ждет, пока люди насмотрятся, а потом быстро прощается: слушать ахи и охи ему некогда. Или не хочется.
Так и я однажды попала в у этот дом. Ушла с мыслями, ради которых и взялась в этот раз за перо.
ПЕРВОЕ, что приходит в голову: какими мы бываем расточительными. Непозволительно расточительными. Человек создает нечто удивительное, a мы — не замечаем. Помните, у «Городок в табакерке»? Он а описан давно, да только где та табакерка и где тот городок? В сказке? А сказка — вот она, рядом. Недаром публикации о работах Берсудского так и называются «Сказки Каменного острова», «Деревянные чудеса», «Сказочные чудеса». Писали о нем чуть ли не все ленинградские газеты, показывал «Монитор», но нигде ни словечка о том, что все эти чудеса недоступны для зрителя, что их создатель не имеет мастерской, а на хлеб несущный зарабатывает сейчас в газовой котельной.
Неужели никому не интересны эти чудеса? Вспомним литовский музей чертей. Туда — паломничество. Я убеждена: если открыть для зрителей «театр» Берсудского, он привлечет не меньше зрителей. И не только тем, что это необычное зрелище, но и тем, что заставляет чувствовать н думать. Думать о жизни и смерти, о горе и радости, думать о вечном.
Но кто возьмет его под крыло? Кто позаботится о том, чтобы создать ;ему условия для работы? Я задавала эти вопросы разным людям. Предложения тоже были разными: может, Театральный музей? Музей городской скульптуры. Кукольный театр, выставочный зал Союза художников (членом которого, кстати, Бсрсудский не является)? Я же представила себе другое.
Мы хотим, чтобы наши дворцы культуры, библиотеки, кинотеатры, вновь создающиеся культурные центры привлекали людей «лица необщим выраженьем». Для этого нужно, чтобы каждое из этих учреждений имело нечто свое, особенное. Что касается кинематической скульптуры Берсудского, то можно ручаться: своей необычностью она придаст любому учреждению культуры такое лицо, сделает его известным. Меркантильный подход? А я и не скрываю: хочется заинтересовать тех, кто взял бы на себя труды организовать для работ Берсудского зал, а для него самого — мастерскую. Выиграем от этого не только мы, ленинградцы, но и те, кто приезжает к нам. Кроме радости от знакомства с необычным искусством, разве не согреет нас мысль, что художник не остается одиноким.
Фото П.Маркина.
Где поселится «Одинокий шарманщик»?
Вечерний Ленинград, 01/12/1988
Необыкновенный скульптурный театр можно увидеть в обыкновенной квартире на Московском Проспекте. Но квартира — не театр, и вместить она может не многих.
Как же быть? Неужели наш город не сможет найти помещения для него и сделать доступным для всех это необычное зрелище? Об этом писала наша газета 6 августа в статье «Одинокий шарманщик». Мы получили ответ из Главного управления культуры, подписанный начальником Управления культурно-просветительных учреждений и изобразительного искусства В. И. Назарцевым: «Работники Главного управления культуры совместно с представителем Государственного музея театрального и музыкального искусства, ознакомившись с работами Э. Л. Берсудского, считают, что вопросы, поднятые в статье П. Соловей «Одинокий шарманщик», заслуживают внимания. Э. Л. Берсудскому было предложено организовать выставку в павильонах Летнего сада.
Однако, по его мнению, необходимо создание постоянно действующей экспозиции с включением элементов театрального действия, для чего потребуется 50—70 квадратных метров площади и помещение для мастерской.
Главное управление культуры обратилось с данным предложением к заведующему отделом культуры Московского райисполкома. Решение данного вопроса требует времени для изыскания необходимой площади в районе».
Итак, чтобы найти площадь, требуется время. Но сколько? Этот вопрос адресуется исполкому Московского райсовета.
Н. Одинцова. ТЕАТР АБСУРДА, или Еще раз об «Одиноком шарманщике» — Вечерний Ленинград, 25 мая 1989
Теперь уже многие в нашем городе знают о театре механических- фигур Эдуарда Берсудскoгo, который помещается пока в небольшой комнате его квартиры на Московском проспекте. О нем еще в прошлом году писала наша газета (статья П. Соловей «Одинокий шарманщик»,»6 августа), ему уделили свои драгоценные мгновения «600 секунд»…
Иностранцы, приходя к Эдуарду Леонидовичу в гости, лишь разводят руками — никогда, нигде, ни за какими лесами-морями они не видели подобного, и качая головой и цокая языком, убежденно произносят: «Нет, нет, у нас это было бы невозможно. У нас такое богатство не стояло бы вдали от людских глаз, а приносило бы доход, и какой доход!»
За тридцать-сорок минут представления тут можно прожить жизнь. Медленно появляются и исчезают деревянные фигурки: ребенок, потом беспечный юноша, обнимающий девушку, солдат в форме… Кто-то трогает колокольчики наверху; а внизу маленький шарманщик крутит свою нескончаемую песню. Идет жизнь… Деревянные человеческие фигурки с огромным напряжением крутят какие-то колеса, поднимаются и опускаются блоки, вертится и дребезжит вся конструкция, кото- рую Мастер называет «Вавилонской башней». Словом, работа идёт полным ходом,- но, если присмотреться вниматрльно, становится ясно, что не люди вертят колесики, а сами вертится в них, как белки в бесконечном и бессмысленном колесе, что все усилия, движения, лязг и скрежет ни на йоту не продвигают дело вперед и назвать эту композицию можно, скажем, «Сизифов труд»…
И, я понимаю, почему именно она так запала мне в душу. Ибо (волею судеб утром того же дня мне довелось присутствовать на совещании в исполкоме Московского райсовета, где шла речь о помещении для театра Берсудского. Надо отдать должное работникам исполкома — и председателю О. В. Шишкину, и заведующей отделом культуры Л. А. Косткиной, и юрисконсульту Н. В. Мотылевой — все они искренне старались, чтобы театр кинематических скульптур Берсудского наконец обрел свой дом. И помещение уже давно есть на примете — в добротном здании, с высоким полукруглым крыльцом, создающим сразу ощущение театральности. Арендуемое у исполкома объединением «Скороход», оно давно пустует…
— Зачем вы меня вызвали? — благодушно задал вопрос на заседании заместитель генерального директора «Скорохода» Б. Н. Матвеев. — Помещение не отдадим. Подавайте, если хотите, в арбитраж.
Нe правда ли — весьма наглядный пример противоречия между законной, но бессильной властью Совета и самодовольной неуязвимостью представителя ведомства?
И снова будут двигаться входящие и исходящие, крутиться бумажные колесики, напрягать силы должностные лица, чтобы хотя бы к осени скульптуры Берсудского справили новоселье.
Один Мастер сидел на совещании молча. Может быть, он думал о том, что людям лишь кажется, что они двигают бюрократические шестеренки — на деле же «бумажная машина» сама движет ими, и проект какой-нибудь новой композиции уже возникал перед его глазами?
Кто же остановит бюрократическую карусель? Кто скомандует «стоп» лязгающим шестеренкам этого бюрократического «театра абсурда»?
Н. ОДИНЦОВА
Кинематический театр "Шарманка" 