СМЕНА????
По мнению автора пьесы «Дульеинея Тобосская», ленинградского драматурга А. Володина, хуже всего Дон Кихоту пришлось после смерти. Пока он был жив, его могли в крайнем случае избить или убить, когда же умер — разменяли на моду («Дон Кихот — положительный пример для всей аристократиче с к ой молодежи Испании!»), превратили Санчо Панса в приманку для посетителей трактира, Дульсинею — в вывеску дома терпимости. И все же донкихотству не суждено было умереть вместе с Дон Кихотом…
Эту притчу о судьбе идеи — о ее «бессмертии и обесценивании, о наследниках и подражателях —Театр имени Ленсовета решил в жанре мюзикла, несколько неожиданном для почитателей тех ранних пьес А. Володина, что появлялись в разные годы на ленинградских афишах: «Фабричная девчонка», «Пять вечеров», «Моя старшая сестра». Действительно, в нынешнем спектакле нет той атмосферы проникновенной тишины, что сопутствовала нашему постижению «святая святых» героев этих пьес.
Но только ли к этому стремится сегодня драматург? Ведь в последние годы у него появились новые интонации — и прорывающая Ведь в последние годы у него появились новые интонации — и прорывающаяся сквозь светлый «володинский» лиризм едкая ирония, и подчеркнутая условность литературного приема (в «исторической комедии» «Дульсинея Тобосская» историзма, конечно, не больше, чем натурализма в баснях Крылова).
Откровенной литературности пьесы театр ищет аналогию в открытой театральности спектакля (постановка И. Владимирова, режиссер — Д. Либуркин), рассчитанного на активное соучастие зрителей.
Навстречу залу распахнута легкая установка из жердей и досок (художник Б. Коротеев); в зал обращаются с монологами, зонга- ми, репликами все герои; музыка Г. Гладкова обречена быть расхватанной по мелодиям сразу же по окончании представления. Все компоненты спектакля подчинены одной задаче — заразить зрителя, потому что именно заразительность идеи донкихотства, как утверждает театр, — залог их бессмертия, передачи по вечной цепочке, идущей от сердца к сердцу.
Сначала сцена темна — только задник окрашен в тона предрассветного неба, и одинокий голос поет под гитару в жанре современных городских менестрелей, не претендуя на профессиональнуюизощренность псполнения, но рассчитывая на интимный контакт с каждым слушателем:
Нам ни выгод, ни шедрот, ничего не надо, — лишь бы где-то Дон Кихот Сел на Россинанта
Потом оранжево-красный вспыхивает южный полдень. Лениво прислонясь к ограде, лузгают семечки молодые ребята. В глазах — сонная одурь. Но стоит гитаристу ударить до струнам, как эта картина взрывается буйным весельем, лихой пляской, грохотом каблуков, мельканием одежд. Эта бездумно шумная компания, преображаясь то в жителей Тобосо, то в грандов из Толедо, то в девочек из заведения мадам Тересы, олицетворяет в спектакле стихию бездуховности, которая противостоит Дон Кихотам. Они начнут с насмешек над Санчо, а в конце изобьют и его, и Дульсинею, и Луиса — того, в ком она пробудила Дон Кихота. Но когда эти трое, опираясь друг на друга, уйдут «куда-то в сторону солнца», вслед им, рыдая от зависти, будет смотреть девчонка Санчика — цепочка не прерывается.
В этой цепочке важно каждое звено, но в спектакле не все они, к сожалению, одинаково надежны.
Дульеинея — А. Фрейндлих… Впрочем, сначала она просто Альдонса — дочь зажиточного крестьянин:: из Тобосо. Казалось бы, в этой деревенской девке с подчеркнутой вульгарностью манер ничто не предвещает подругу Дон Кихота. Но живет в ней такое яростное неприятие мира, ограниченного круговоротом крестин, именин, поминок и свадеб, которое непременно должно разразиться бунтом. Выплевывает ли она в лицо ошарашенным родителям исступленное «к черту! к черту!», передразнивает ли в злом и остроумном танце мадам Тересу, поет ли, стоя посреди разъяренных донов, зонг о праве каждой женщины «быть Дульсинеей», — все это единый порыв одаренного человека к осуществлению себя истинного. Каждое действие спектакля кончается шумным скандалом. изгнанием Дульсинеи. Но ее уходы — воплощечне завидной способности в любой момент, наплевав на житейские блага, броситься навстречу судьбе и свободе, — увлекают за собой, как победное шествие.
Санчо Панса… Пожалуй, среди ролей А. Р.авикозичя, который пользуется заслуженной репутацией прекрасного комедийного актера. не было еще на одной, сыгранной с таким строгим и глубоким драматизмом. Санчо, при жизни Дон-Кихота бывший полной ему противоположностью, после смерти господина стал стремительно меняться: в глазах появился беспокойный блеск, он похужел и только прибавить в росте полметра для для довершения сходства с рыцарем из Ламанчи пока что не смог. Он болен запоздалым чувством зняы перед. Дон Кихотом, он замирает в недоумении: почему я смеялся над ним? Он исповедует донкихотство с упорством крестьянина. Санчо реалист, его бока предчувствуют все будущие удары — палками, кулаками, ногами, — и тощая торба безнадежно болтается в руках, но оруженосец без оружия все ищет себе в господины Дон Кихота. Он встает после драки, привычно отряхивается, деловито захватывает все, что может пригодиться в дороге, и снова — в путь.
Луис — человек, который в пьесе проходит сложный путь: начав с желания удалиться от мира, с отречения от бунта, он под влиянием Дульсинеи выбирает стезю странствующего рыцаря, вечный неравный бой… Но в цепочке спектакля он, к сожалению, самое слабое ззенослабое звено. У молодого актера М. Боярского не хватило эмоционального опыта, чтобы облечь в плоть и кровь характер, обозначенный в пьесе лишь пунктиром. В результате история Луиса свелась в спектакле к процессу превращения мальчика, мучимого желанием любви и робостью, в мужчину. По-моему, этот вариант гораздо менее интересен, чем предложенный драматургом.
Как обычно у ленсоветовцев, очень ярко сыграны эпизодические роли: отец Альдонсы (О. Каган) — человек с тупым взглядом вечно пустых глаз; ее мать (В. Улик) —■ изворотливая жена неповоротливого мужа; жених (А. Семенов) — воплощение животной ненависти сытого к голодным, довольного к недовольным; донья Тереса (Е. Маркина) — дама, точно знающая, «как надо жить»; Санчика (Г. Никулина) — девчонка, чей яростный темперамент предвещает новую Дульсинею.
Но аналогичное стремление к яркости решений пошло во вред некоторым исполнителям из компании жителей Тобоссы и Толедо. — как артистам театра, так и студентам ЛГИТМик — излишняя старательность каждого нарушила ритм целого.
Драматический театр сегодня в поисках новых выразительных средств обрашается к театру музыкальному. Их сопряжение — дело непростое.Прекрасно, когда оно усиливает эмоциональное воздействие спектакля.. Но так ли уж обязательно перенимать вместе с лучшим худшее, например, дурную традицию небрежного отношения к слову? Вряд ли было тактичным соединять текст Володина с такими поэтическими «перлами» Б, Рацера и В. Константинова:
Каждый день, как на работу. Мы спешим сюда гурьбой, Потому что всем охота даму сердца Дон Кихота вновь увидеть пред собой.
И все же в финале спектакля, когда актеры, уже освободившись от своих ролей и раскланявшись перед зрителями, выходят на авансцену и запевают ту песню о Дон Кихоте, которой начинался спектакль, кажется — нужно совсем немного, чтобы зал запел вместе с ними.
Т. ЖАКОВСКАЯ
На снимке: А. Фрейндлих в роли Дульсинеи Тобосской.
Кинематический театр "Шарманка" 