Предыдущая глава — 10/6 Из какого сора?
После разговора со Сполдингом Мэгги привела нас в кафе Гандольфи, уставленном столами и стульями Тима.
Народу было полно, официанты справлялись с трудом, и им на помощь вышел хозяин — Иен Маккензи, удивительный человек с тихим голосом и застенчивой улыбкой. Это он, фотограф, работавший в Школе искусств, где учился Тим, предложил идею создания кафе-галереи с меняющимися выставками фотографий и попросил Тима сделать для него мебель. С момента открытия кафе в полуразрушенном тогда старинном районе Глазго — Мерчант-сити, — оно стало настолько популярным, что в течение 25 лет у Иена не было времени взять в руки камеру — на стенах остались те же его фотографии Глазго времен разрухи, что и в момент открытия «Гандольфи». И одновременно это была действующая выставка работ Тима, которая приводила к нему новых заказчиков.
Через три года «Шарманка» откроется неподалёку от «Гандольфи» — и это совпадёт с моментом, когда Иен продаст свою долю партнеру, чтобы вернуться к фотографии. Но прежде всего он принесёт нам солидный чек и скажет своим тихим голосом, что что-то сегодня в Глазго кончилось, а что-то новое начинается, и то, что кончается, должно помочь этому новому… Через 10 лет мы встретим Иена на западном берегу острова Арран, куда он сбежал от городской суеты жить в маленьком коттедже, купаться каждый день в холодном море и греться на солнце у мегалитов, которым пять тысяч лет.
Так постепенно мы начали знакомиться с кругом друзей Тима и Мэгги. Он был очень широк и разнообразен, но несколько человек из него вошли и в нашу жизнь.
В доме Стэдов мы встретились со стеклодувами Дэвидом Капланом и Анникой Сандстром (он из Нью-Йорка, она — из Швеции), с часовщиком Йоргеном — немцем, перебравшимся в Шотландию из Южной Африки, с Джоном и Никки Флетчер (он — доктор наук, променявший ученую карьеру на одомашнивание и разведение шотландских оленей, она — ювелир, переквалифицировавшийся в кулинарного гуру — а заодно и менеджера этой самой оленей фермы в Охтимохти, недалеко от Перта).
Через несколько лет мы будем строить Часы Милленниум с Анникой и Йоргеном, а без Джона, возившего много лет кинематы на выставки в своем грузовике для перевозки оленей по ооочень дружеской цене, эти выставки просто бы не состоялись. Джон и Никки до сих пор входят в число Совета попечителей «Шарманки».
А ещё в доме Тима собирались люди, объединенные заботой о лесе — и в конечном итоге сумевшие изменить облик шотландских лесов. И те, с кем Тим сотрудничал, создавая «Школу дерева», которая помогла начать профессиональную карьеру молодым ремесленникам.
Тут нужно объясниться. Расцветшее к тому времени «концептуальное» искусство превратило слово craftsman (ремесленник) в ругательство — с точки зрения его апологетов, сделанное руками не могло быть искусством по определению. Уже в те годы, когда Тим учился в школе искусств, большинство его товарищей стучали по клавиатуре пишущей машинки, в то время, как он предпочитал возиться с кусками дерева и не стеснялся пахнуть рабочим потом, стружкой и опилками.
Как и Эд, он никогда не писал текстов про то, что он собирается делать — да и не мог бы, поскольку каждый раз это был непредсказуемый диалог между ним и материалом, и ещё — интуиция, которую вообще невозможно объяснить. Когда его работы вошли в моду, нашлись десятки подражателей — но работы Тима отличишь от подделки сразу, потому что там есть ещё и дар видеть, что прячется внутри дерева, прежде чем распилишь.
Но в равной степени и мастер любого дела признается в том, что не до конца сам знает, почему он делает так, а не иначе, — и уважает этот способ думать руками, доходить до истины методом проб, ошибок и обильно пролитого пота, пока глина сама не начнёт переплавляться в уникальную керамику, пока с тобой не заговорит стекло или металл, или сад, лес, виноградник… ну и олени, конечно.
Предыдущая глава — 10/6 Из какого сора?
Следующая глава — 10/8 Автобус в Эдинбург
Кинематический театр "Шарманка" 