Цимес

Текст 2012? года

Мы жили с бабушкой, мамой, папой и нянечкой в трех смежно-изолированных комнатах на Моховой улице 18  на верхнем  пятом этаже без лифта, но зато только с одной соседкой – бабушкиной подругой Марией Юльевной Ватман и ее сыном Витей. 

Напротив нас жили Резники, под нами – Сквирские и Иоффе-Гороховы, еще ниже – просто Иоффе, Шварцманы и Торговицкие.  Вся эта еврейская слободка была родом с Украины – под руководством Яши Сквирского (он так и остался для всех Яшей, даже когда его рыжие волосы окончательно поседели) они работали на Харьковской ТЭЦ, потом были эвакуированы в Челябинск, а в 1944 направлены в Ленинград восстанавливать энергоснабжение – и одновременно  восстановили разрушенный  до второго этажа дом под квартиры для сотрудников.

На уцелевших этажах в коммунальных квартирах жили другие – чужие – чьих имен я не знала, а в любую квартиру с третьего этажа и выше можно было позвонить и попросить почитать книжку – все  знали, что я читаю запоем – и давали рыться в своих книжных шкафах. Прошло много лет, прежде чем я поняла, что отношения, сложившиеся на нашей лестнице, не являются общепринятой нормой.

Впервые в жизни я услышала идиш “в исполнении” двух человек  — мать Марии Юльевны, Рахиль Исаковна, которая раз в год приезжала из Москвы, беседовала на кухне с моей  неграмотной украинской нянечкой Лукерьей Никитичной, которая до того, как стать нянечкой моей мамы,  чуть ли не с детских лет  нянчила многочисленное потомство раввина в каком-то местечке.  Что случилось в 20е годы с раввином и с его семьей, могу только догадываться, но как выяснилось много лет спустя, моя православная нянечка, втихую от бабушки-коммунистки ходившая в Преображенский собор на Пестеля, оставляя меня под присмотром других бабуль в скверике,  втихую же выучила мою маму “Модэ ани лефанэха”. Видимо, с ее точки зрения, еврейская девочка должна была знать еврейскую молитву.

Рахиль Исаковна привозила из Москвы две-три пластиночки мацы, тщательно завернутые в тряпочку. Мне давали маленький кусочек — и он казался таким вкусным! Я так и не переучилась — маца Песах кажется мне не постом, а пирожным.

Когда приезжала мама, Мария Юльевна готовила цимес и гефилте фиш — может, это и было на Песах? тем более, что перед ее приездом Мария Юльевна затевала уборку на кухне, и я помогала ей отдраивать крышки от кастрюль.

Ни рыбу, ни вареную морковку я тогда терпеть не могла, но цимес и гефилте фиш мне понравились, и шестьдесят лет спустя я все еще пытаюсь восстановить тот вкус, знакомый по детству.

Потом мы все разъехались по разным адресам, потом Мария Юльевна умерла — довольно рано, потом совсем рано умер ее сын Витя — романтический герой моего детства, и я не знаю, в какой стране живет его сын, Семен Викторович Ватман, в старой кроватке которого росли мои дети. Как не знаю, куда забросила судьба других детей и внуков этой ленинградской еврейской слободки.

Я знаю, что готовлю цимес неправильно — Мария Юльевна клала туда только морковку и чернослив, но без яблок он у меня пригорает…

После того, как я опубликовала этот текст в сети 10 лет назад, откликнулись двое — внук Марии Юльевны и один из сыновей Якова Сквирского.

---

Флигель напротив был ниже, чем наш — так что из окна я видела крыщи, а за ними — башню и прочие сооружения на верху Дома Офицеров, бывшего Офицерского собрания на Литейном проспекте.