Июль — декабрь 1989 года
В строительстве «Шарманки» в доме с балюстрадой приняло участие гораздо больше человек, чем я смогу вспомнить. Вкалывали все, кого мы могли призвать на помощь плюс те, кто пришёл сам и включился. Кто-то проработал с нами всё время, кто-то подставил плечо на один день. Несколько человек получали грошовую зарплату, остальные трудились на общественных началах.
Среди этой компании не было ни одного профессионального строителя, но советская нищета была хорошей школой ремёсел: каждый имел элементарные навыки штукатура-маляра-плотника-электрика, приобретенные при ремонте своих квартир или в процессе строительства дачного домика в садоводстве из подручных материалов, а так же кройки и шитья.
Начали с расчистки авгиевых конюшен. Сборная толпа из «Окошек» и просто друзей вынесла из помещения всё лишнее и свалила на балюстраде. Самой мощной фигурой был Гриша Певзнер – он мог поднять то, что другие не могли стронуть с места.
Доставшийся нам бывший детский сад состоял из двух симметричных помещений для старшей и младшей группы У каждой группы была своя большая игровая комната (примерно 40 кв метров) с двумя окнами и дверью на балюстраду, к которой примыкала ниша, служившая, по-видимому, спальней, и туалет. Двери на балюстраду открывались, судя по всему, только летом (если открывались вообще), а главный вход был со двора – точнее, два входа – для каждой группы отдельно: мощные двойные двери с чугунными крюками и запорами.
Абсурдная колоннада, хорошо видимая с Московского проспекта, просто просилась стать входом в театр – не заставлять же зрителей плутать по задворкам? Решили прорубить арку в стене между двумя большими комнатами, получится хорошее пространство для маленького театра: одна половина станет залом для кинематов, другая – зрительским фойе. Раз Горбачев провозгласил, что разрешено всё, что не запрещено, то нам и в голову не пришло спрашивать, можно ли. Мужики прикинули – судя по толщине, стена не несущая, стукнули по ней тяжёлым молотом – действительно, оказалась простая перегородка — и за день её тоже вынесли на балюстраду. Однажды кто-то сфотографировал нас с Эдом на этой груде строительного мусора – и каким-то чудом кадр сохранился.
Как только мусор вынесли через окна наружу, на них установили мощные железные решетки — предмет первой необходимости в эти нищие суровые времена– иначе с крыльца можно было запросто шагнуть в помещение через любое окно. Саша Шумахер подошёл к этому делу творчески, взяв за образец ограду Летнего сада у Лебяжьей канавки в форме расходящихся лучей. Позже он же приварил к ним панели с бронзовыми буквами «Кинематический театр «Шарманка».
На том месте, где была стена, установили три деревянные щита с застеклённой верхней частью, которые нашли в одной из комнат – кажется, ими был отгорожен изолятор. Две стояли по сторонам, одна посередине, между ними оставались проходы в зал кинематов.
В той части, которая была намечена под фойе, открыли вход с балюстрады и изнутри пристроили к нему тамбур, чтобы не выстуживать помещение зимой. Ниша, примыкавшая к фойе, стала гардеробом для зрителей. Его украшал портал из деревянных скульптур Эда.
Там же в фойе установили шарманку для пожертвований — ещё не зная, насколько спасительной она станет для нас в голодное время.
Симметричную нишу в зале завесили занавесом и превратили в склад. Позже Эд будет там строить кинемат «Осенняя прогулка в эпоху перестройки».
Один туалет поделили на два – М и Ж (по-моему, унитазы так и остались низкими, рассчитанными на детей). Второй, который примыкал к залу, перестроили в аппаратную: Володя Кутейников придумал, как соорудить бетонный помост метровой высоты. Под самым потолком прорубили окно в зал, чтобы операторы звука и света могли координировать их с движением кинематов.
Пульт управления кинематами, за которым сидел Эд, был спрятан за дверью из зала в коридор, чтобы выполнить поставленное им условие: чтоб он не видел зрителей, а зрители – его. (Впрочем, довольно скоро это правило перестало строго соблюдаться — театральная суета пришлась Эду по вкусу и он отпустил колки)
Были ещё две комнаты по бокам П-образного коридора — примерно по 15 кв метров каждая, — они выходили окнами во двор и служили, по-видимому, кухней и кабинетом. Одна из них стала мастерской Эда (для чего всё и затевалось), а вторая — с большим столом посередине, — общим пространством для еды, посиделок, разговоров…
Не помню, откуда мы брали материалы ( просто пойти и купить что-либо в те времена было невозможно, можно было только «достать» ) по-видимому, помог райисполком, но ребята сами штукатурили, красили, устанавливали на потолке решётку из дюймовых деревянных балок.
Очень помогли 100 долларов от нашего первого спонсора — профессора-слависта Джерри Яничека, которого навел на Эда Константин Кузьминский. Тогда это были огромные деньги: семья могла прокормиться на 10 долларов в месяц.
Наш тогдашний энтузиазм был замешан на том, что нам нечего было терять, поскольку старая система была мертва задолго до перестройки, а так же на иллюзии, что стоит отменить ограничения, и всё само собой наладится, потому что все разумные люди понимают, что хорошо, а что плохо.
Уже в процессе строительства выяснилось, что мы не знаем ответы на простейшие вопросы – например, как оплачивать труд бригады, в которой кто-то умеет больше, а кто-то – почти ничего, кто-то тянет лямку изо всех сил, а кто-то явно отлынивает, да и просто – силы неравны, и поэтому производительность труда – разная. Поровну или по справедливости? Я предложила ребятам выставлять баллы сделанному каждым участником за день. Один из членов бригады оценил коллег по всему спектру от 1 до 5, другая выставила всем 5, а себе единицу. Еду решили готовить по очереди – но в один прекрасный день обнаружили, что стол пуст – была очередь самого сильного и рукастого, а он решил, что тратить его силы и время на готовку нерационально.
18 сентября в квартире пятьдесят отпраздновали пятидесятилетие Эда. За столом собрались строители «Шарманки», они же актеры «Окошек» – Ирина Яковлева, Татьяна Горбушина, Вадим Лорбер, Владимир Кутейников, — и приехавший специально на это торжество Виктор Шварц, который сочинил и спел с Ирой на два голоса кантату в честь именинника.
Когда меня потянет под уклон, и зазвучит фальшиво фонограмма, И мир замкнётся с четырех сторон, и я остановлюсь у двери храма, я все свиданья пропущу подряд и станут мне мои все двери узки я постучусь в квартиру пятьдесят мне дверь откроет Эдуард Берсудский И если страшный суд прийдет ко мне Иерихонский загремит будильник То Эдик скажет: «Судьи, верьте мне, Он приезжал, я помню, на полтинник»
Тут вступала Ира нежным голоском:
Ту жэ тэм, Берсудский Же ву зэм, Берсудский, Мон амур, Берсудский, Мон амур, Берсудский, Чтоб твою Шарманку Знала Молдаванка А потом Париж Ты покоришь....
Мама Эда, Лидия Александровна, в чьей комнате был накрыт стол, смотрела на эту компанию с умилением, Альберт Леонидович – с изумлением. Вскоре он включился в поиск кабелей, разъёмов и прочих материалов, которые были нужны для технического оснащения театра.
Потом деньги кончились, и всё замерло.
Поздней осенью на горизонте неожиданно появился новый глава администрации Московского района Валерий Иванович Малышев, который до этого был заместителя секретаря райкома по идеологии –(на этот пост обычно ставили тех, кто поумнее). Всё ещё в райкомовском сером костюме с темно-красным галстуком, он посмотрел кинематы и пожал руку Эду, встретившему его в замызганной робе: «Вот, говорят, застой, а какие люди выросли» — и спросил, сколько денег нужно, чтобы завершить строительство. Я выкатила цифру в наглую: нужно 20 тысяч на аппаратуру. Малышев ответил: «Даю 120, двадцать – вам на аппаратуру, сто, чтобы отреставрировали крыльцо; к вам будут ходить интуристы, надо, чтоб вход выглядел солидно.»
Я подумала, что дядя шутит, но на следующее под окнами раздался грохот: тракторы привезли гранитные плиты…
Мы с Эдом на балюстраде первой «Шарманки» в 2004 году
Кинематы из квартиры пятьдесят мы перевозили на крыше машины Альберта Леонидовича. Он медленно вёл её по тротуару – от Эдова подъезда на Московском 145 до нашей балюстрады на 151А было, к счастью, всего несколько сотен метров. Едва протиснувшиеся в двери квартиры и лифта, они гордо позвякивали колокольчиками, Владимир Зинкевич и я шли по сторонам, подстраховывая на всякий случай, публика оборачивалась.
ТЕХНИЧЕСКИЕ ПОДРОБНОСТИ: В советской системе даже при наличии выделенных нам райисполкомом денег процесс покупки каждого предмета оборудования выливался в бег с препятствиями. Вначале нужно было добыть адрес того места, где нам могли продать что-то по безналичному расчёту, и выяснить, есть ли у них в продаже хоть что-то отдалённо похожее на то, что нам нужно. Потом сбегать в райисполком, и выпросить «отношение» — бумажку, подтверждающую, что в данном товаре нуждается законно признанная организация. Потом съездить с этой бумажкой на склад или в магазин, получить там платежное требование, отвезти его в банк и звонить туда три-четыре дня, напоминая, что его нужно оплатить. Затем съездить за подтверждением оплаты и отвезти его на склад или магазин, иногда дважды – отправленные с нашего счёта деньги могли не дойти до их счёта. Получить, наконец, товар – и тащить неподъемные тяжести общественным транспортом через весь город.
К счастью для нас, навыками работы снабженца владел Вадим Лорбер — это было его гражданской профессией все те годы, когда он играл главные роли в «Четырёх окошках». Скрепя сердце, он продолжил её и в «Шарманке» в перерывах между репетициями и спектаклями. Он же в первые годы был нашим бухгалтером.
Незадолго до открытия райисполком прислал столяров, и они построили разновысокие скамьи для зрителей — получился небольшой амфитеатр.
ТЕХНИЧЕСКИЕ ПОДРОБНОСТИ: Пульт управления кинематами по частной договоренности и эскизам Александра Шумахера изготовили для нас народные умельцы в какой-то конторе в дебрях Петропавловской крепости. Но главным их шедевром были самодельные многоканальные кабеля (настоящих не было в наличии нигде и ни за какие деньги) – 20-30 метровой длины толстые пластиковые рукава, в которые были продеты-протащены-всунуты от пяти до двенадцати проводов. За двое суток до открытия пульт стал включать всё подряд — на что ни нажмешь. Приехали работяги с Петропавловской, прозвонили пульт и каждый кабель, но никаких изъянов не нашли – дело было в чём-то другом.
В течение следующих 36 часов железный Саша Шумахер искал, в чём: разъединял кабеля, соединял вновь. Ошибка могла быть где угодно: двенадцать кинематов – это сотня моторов, десятки маленьких лампочек, реле, програмники, микро-выключатели – и разъёмы всех мастей из какого-то лабораторного развала. В конце концов он нашел виновника — им оказался крошечный микро-выключатель в программе “Горбуна», который пробивал на корпус, замыкая всю систему. Саша торжествующе поднял его над головой, продемонстрировал всем присутствующим, а потом зажал в тиски и крутанул рукоятку, пока не раздался хруст.
К спектаклю «Колесо», которым открылся театр, я не имела почти никакого отношения.
Сценарий придумала художник Татьяна Погорельская, сценограф спектаклей «Окошек» — «Играем «Гамлета», «Дракон» и «Ночь Игуаны». Она же вела репетиции в перерывах между изготовлением костюмов.
2011 год, Маале-Адумим. Интервью взяла Татьяна Горбушина.
Часть сценографии — многослойные абстрактные панно на стенах, которые создали атмосферу этого заколдованного пространства, — шила и клеила Татьяна Горбушина. Куски зеркала резал, сверлил и прицеплял к деревянной решетке потолка Владимир Кутейников.
Атмосферу и смыслы спектакля определила музыка Александра Кнайфеля, которого привела к нам Ольга Цехновицер, которая много лет заведовала музыкальной частью «Четырёх окошек». Она же вместе с Леонидом Левиным — главным музыкантом «Окошек», — склеила фонограмму спектакля, смонтировав фрагменты из большой пачки бобин, которые подарил нам Кнайфель. Версия этой фонограммы до сих пор звучит в «Шарманке».
В спектакле были заняты три ведущих актёра «Четырёх окошек» : Ирина Яковлева, Вадим Лорбер, и Дмитрий Трушков. У каждого из них был немалый багаж драматических работ за плечами: в «Играем «Гамлета» они вообще были одной семьёй — Полоний (Вадим), Офелия (Ира) и Лаэрт (Дима). В «Драконе» Дима играл Ланцелота, Вадим — Бургомистра, Ирина — Кота. Вадим и Ира играли главные роли в «Ночи Игуаны».
Вадим Лорбер (Лаэрт и Первый могильщик), Ирина Яковлева (Офелия и Озрик), Дмитрий Трушков (Лаэрт). «Играем «Гамлета», театр «Четыре окошка», 1986.
Клоунский конферанс в стиле, во многом позаимствованном у «Лицедеев» Вячеслава Полунина, был для них внове, но они быстро освоились и начали строить роли самостоятельно, придумывая на ходу гэги. Разыгрывая нехитрый сюжет про то, как два профана с улицы — хулиган и его подружка, — попадают в загадочный мир, который охраняет мудрая крыса, и оказываются околдованными (или расколдованными) , они открывали зрителям один кинемат за другим, и при этом ещё и успевали подсвечивать их детали маленькими прожекторами (те ми же ОИшками) уточняя и усиливая световую партитуру спектакля.
За пультами были три оператора: Эд «вёл» кинематы, я — свет, а звук в разное время вели Аркадий Нирман и Александр Пыриков. Зрителями и гардеробом занимались Валентина Нилова и Софья Антипова.
Ценой нескольких бессонных ночей премьеру, откладывать которую было нельзя, сыграли 30 декабря 1989 года. Актерская часть прошла довольно сумбурно, но кинематы вывезли. Потом мы долго доделывали спектакль с помощью самого серьёзного в городе специалиста по пантомиме — моей однокурсницы Елены Марковой. Она провела с актерами краткий курс школы Этьена Декру (из которой вышел Марсель Марсо, о котором она написала книгу и получила медаль его имени), и эпизод за эпизодом отработатывала с ними каждый жест. До уровня кинематов мы, конечно, не дотянули (с механическим балетом Берсудского вообще соревноваться трудно), но живой мост от них к тогдашнему зрителю, совершенно неподготовленному к восприятию театра без слов и сюжета, построили.
———————
Приложения
Валерий Иванович Малышев (1950-2002)
«Без сомнения, для любого из нас, кто пришел в депутаты из Народного фронта и клуба «Перестройка», Малышев был политическим противником, с которым надо было бороться. И потому его избрание председателем райсовета в мае 1990 года расценили как тяжелое поражение демократов. Но после этого целых три года, будучи депутатами, мы общались с ним чуть ли не ежедневно. И выяснили для себя, что Валерий Малышев умеет работать от зари до зари, досконально знает проблемы района, всегда держит свое слово и никогда не говорит того, чего не думает. Нет, мы не стали ни друзьями, ни союзниками, но уважение друг к другу сохранили навсегда. “ Борис Вишневский http://novayagazeta.spb.ru/articles/245/
Весной 1992 года Малышев позвонил в дверь «Шарманки» в 10 утра и просидел молча в зале перед кинематами больше часа. Я потихоньку включила Вавилон — уж очень он был мрачен. Он спросил, уходя: «Про что это?” – «Про нашу жизнь”, — ответила я. Это было перед самым его уходом в город в команду Собчака. Через 10 лет он умер странной безвременной смертью, находясь в тюрьме под следствием по какому-то мутному делу. По одной из версий, он слишком много знал.
Воспоминания Александра Шумахера
Предыдущая глава — От идеи до ключей
Следующая глава — Эндшпиль
Кинематический театр "Шарманка" 