На этой странице:
- Вадим Полторак. Дерево в руках мастера – Строительный рабочий, 1970
- Юрий Гоголицын. Скульптор с Адмиралтейского – Ленинградская правда, 1974/05/05
- Ю. ГОГОЛИЦЫН Сказки Каменного острова – Ленинградская правда, 12 октября 1979 года
- Павел Маркин. Деревянные чудеса – Ленинградская правда, декабрь 1984
- Е. ПЕТРОВА Живое дерево — Ленинградская правда 1984
- Мариэтта Турьян. Сказочный мир Э. Берсудского. – Альманах “Панорама искусств” №10, издательство «Советский художник», 1987
- Полина Соловей. Одинокий шарманщик. – Вечерний Ленинград, 6 августа 1988
- (Полина Соловей) Где поселится «Одинокий шарманщик»? — Вечерний Ленинград, 01/12/1988
- Н. Одинцова (Полина Соловей). ТЕАТР АБСУРДА, или Еще раз об «Одиноком шарманщике» — Вечерний Ленинград, 25 мая 1989
Вадим Полторак. Дерево в руках мастера – Строительный рабочий, 1970
Есть такие люди, понемногу, но разносторонне способные, с которыми легко в обществе, с которыми можно незаметно провести время в разговорах ни о чем.
И есть другие, одаренные богато в чем-то одном. Кроме этого одного, их словно ничего не интересует…
Таков Эдуард Берсудский.
Он рабочий, работает на лесоскладе, где и отыскивает себе среди отходов подходящие деревянные чурки. Из этих чурок в своей комнатке (она же мастерская) он режет лица и фигуры человека. Вся комнатка его заставлена деревянными скульптурами, которые хочется рассматривать долго.
Эдуарда не интересует гладкая красивость или даже спокойная красота, он изображает в дереве лица, преданные большой страсти.
Это может быть всепоглощающая страсть к искусству вместе с печалью, вырастающей невозможность достижения совершенства — как у «Грустных музыкантов». Или хмельная страсть веселить людей — как у «Скоморохов». Или скорбная страсть к размышлению. Или страсть к содеянию зла — как у «Бабы Яги».
Эдуард Берсудский как рабочий многочисленных научных экспедиций исходил нашу область, всматривался в каждую деталь деревяннных памятников, изучая работы мастеров прошлого. Он хочет, чтобы в его руках дерево говорило столь же ясным и чистым голосом, но по-своему,— выражая его, авторское, понимание мира.
Сейчас по заказу Областных реставрационных мастерских Берсудский покрывает резьбой крыльцо, предназначенное для восстановления первоначального облика памятника архитектуры XVI века в Юксовичах, Неправду говорят иногда, будто топор — грубый инструмент. В руках подлинного мастера плотницкий топор способен так «раскрыть» дерево, что оно буквально оживает. Больше того, Эдуард думает временно отложить в сторону свои до бритвенного жала заточенные стамески и «вырубить» несколько скульптур крупными и скупыми ударами топора.
Но это уже технология. Нам, зрителям, собственно, не очень важно, каким инструментом работал мастер — важен результат. И важно, что мастерство Берсудского растет!
К сожалению, фотография, крайне слабо передает подлинную прелесть деревянных скульптур — их надо видеть «вживую».
Может быть, ленинградскому клубу строителей стоит устроить выставку работ молодого скульптора?
Юрий Гоголицын. Скульптор с Адмиралтейского – Ленинградская правда, 1974/05/05
В музеях Ленинграда и Москвы, в залах народного искусства можно и в наши дни увидеть резные деревенские прялки, украшенные затейливыми деревянными орнаментами сани, дуги, даже окна домов, причелнны, ветреницы. Встречаются подчас и удивительные резные человечки, вырезанные руками дедов и прадедов. И за всеми резными предметами, скульптурой угадывается мир интересов наших предков.
Лет десять — пятнадцать назад увлекся народным искусством тогда еще молодой рабочий Эдуард Берсудский. И я его небольшой комнате на улице Достоевского появились первые деревянные скульптуры русских богатырей. Они вобрали в себя и грубоватую монументальность идолов, нарядность деловой резьбы. Эдуард становится постоянным посетителем студии скульптора Л. В. Вельца во Дворце культуры имени С. М. Кирова. Он много и упорно рисует, лепит, используя все свободное время.
На одной из периодических выставок в Государственном русском музее Берсудский знакомится с замечательным ленинградским мастером фарфоровой скульптуры Борисом Яковлевичем Воробьевым и пробует свои силы в анималистическом жанре. Были созданы скульптуры «Большая обезьяна», «Качающийся шимпанзе», «Орангутанг». Мускулистые тела, сжимающиеся в пружинистые комки, выжидающие в агрессивных позах, удались молодому скульптору. Сказались многочисленные походы в зоопарк, работа над атласами животных, помощь Б. Я. Воробьева, научившего понимать дерево. И когда в 1969 году Эдуард Берсудский начал работу над фигурками бородатых шарманщи- нов в долгополых платьях с дедовскими музыкальными инструментами. дерево было послушно его рукам. Вслед за шарманщиками исполняются скульптуры «грустных музыкантов», объединенных поэтичным ритмом, накой-то неповторимой мелодичностью. Среди них фигура старика-флейтиста, поднявшего и небу вслед за улетающими звуками гордую голову с большим лбом философа. Рядом с ним — юноша в простонародном платье, наигрывающий на мандолине; арфистка, положившая руки на струны греческой лиры. Но, пожалуй, наиболее эмоционален в этой группе Берсудского старый клоун, закончивший игру на дудке и снявший шутовскую маску.
Каждая фигура поражает законченностью и простотой решения. Многие детали продиктовало скульптору дерево.
Эдуарда Берсудского привлекают к работам по восстановлению одного из старейших памятников деревянного зодчества земли ленинградской — церкви в селе Юксовичи Подпорожского района (1523 год). Скульптор, как истый плотник, одним топором вырубает резьбу на столбах фигурного крыльца, утраченную много лет назад.
Берсудского приглашают во Дворец культуры преподавать резьбу по дереву школьникам.
Но сам скульптор неудовлетворен, ему не хватает времени на творческую работу, а в вамыслах уже соврела серия скульптур «Русские скоморохи», «Потешные», «Львы». Все свободное время он отдает творчеству. Появляются фигурки пляшущих, играющих, скачущих скоморохов. Рядом с ними бог виноделия Вакх, опирающийся двумя руками на круп кабана, языческая Венера на козле. Днем руки этого человека, несущего рабочую вахту на барже или буксире, заняты шлангами, канатами, запасными деталями. Вечером они резкими, уверенными движениями вырубают из сучковатой поверхности бревен контуры человеческих фигур, зверей, птии.
Но интереснее всего наблюдать, как эти руки острыми стамесками обрабатывают почти готовые скульптуры. Вот они подчеркнули контур больших грустных глаз .лежащего льва, сняли тонкий слой дерева с его спины, ушей, «распушили» декоративную кисточку хвоста. Под мягким нажимом стамески балаганный медведь получает еле уловимую угловатость. А сколько симпатий вложил автор в нахохлившегося ворона: тяжелая голова, ушедшая в жесткие крылья, клюв, уныло положенный на грудь. Есть в этой птице одинокость, почти человеческая грусть.
Мир людей и зверей, созданный добрыми руками и ищущей мыслью Эдуарда Берсудского — рабочего Адмиралтейского завода, — это долгое, кропотливое творчество художника. Берсудский годами изучал русское деревянное зодчество и предметы народного искусства. Традиции северной резьбы по дереву и наивная скульптура наших предков, романтические портреты Эрзи из ценных пород деревьев и монументальные произведения крупнейших скульпторов ХХ века Родена, Бурделя, Барлаха — всё привлекает его.
Свободное время Эдуард Берсудский проводит в студии Дома народного творчества, в музеях.
Скульптор заботится о том, чтобы подчеркнуть узорчатую текстуру соснь мелкую рябь поверхности бука, желтизну белоствольной березы. И часто вылепленный из глины прообраз будущей деревянной скульптуры бывает у него не похожим на окончательный вариант. Берсудский увлеченно рассказывает о жизни дерева, о том, что выступающий нарост или спил сучка подправляют руку скульптора во время работы, придают рождающимся «зверям» и «людям» характерность и непосредственность, которую так умело передавали в своих произведениях старые мастера народного искусства.
Ю. Гоголицын, искусствовед
Фото А. Дроздова
Ю. ГОГОЛИЦЫН Сказки Каменного острова – Ленинградская правда, 12 октября 1979 года
ЗОЛОТОЙ осенью большие деревянные скульптуры в парке на Каменном острове кажутся особенно выразительными. Здесь и сказочные богатыри, будто стерегущие подступы к детской крепости, и ученый кот, и забавный лесной музыкант, прислушивающийся к звукам ветра, шелесту деревьев.
На площадках расставлены диковинные обезьяны, добродушные, совсем домашние львы, бабка с курочкой из русской народной сказки и бродячий скоморох, будто зашедший сюда во время своего путешествия по городам и селам.
Эти необычные скульптуры стали появляться в парке с 1975 года, когда трест эксплуатации зеленых насаждений пригласил для оформления парка худсжников-любителсй Э. БЕРСУДСКОГО и В. ИВАНОВА (на снимке cлева), рабочих Адмиралтейского объединения и объединения «Кировский завод».
Скульпторы вырубают своих «героев» из больших стволов. Они умело используют текстуру дерева, выступающие суки, наросты, придавая созданным фигурам характерность, непосредственность, свойственные произведениям народного искусства.
Павел Маркин. Деревянные чудеса – Ленинградская правда, декабрь 1984
В гости к Э. Л. Берсудскому, рабочему Ленинградского треста эксплуатации зеленых насаждений, приходят вечером, когда оживают герои его домашнего театра в квартире на Московском проспекте. Закрутит свой инструмент трехметровый гигант-шарманщик, и в такт старинному вальсу ударит в тарелки грустный Пьеро. Потом начнется праздничное представление и в башне-балагане, оживут потешные клоуны и акробаты, эквилибристы и жонглеры. А когда перезвон часов на средневековой башне возвестит об антракте и погаснут разноцветные софиты, юпитеры, смолкнут колокола и ксилофоны, флейты и клавесины, арфы и скрипки, вспыхнет яркая люстра под потолком комнаты и начнут свое нескончаемое движение на карусели-светильнике веселые скоморохи.
Пятнадцать лет назад у Эдуарда Леонидовича впервые возникла идея создания кинематической (как называет ее сам автор) деревянной скульптуры. Сложность заключалась в том, что аналогов этому нет ни в истории народного творчества, ни в искусстве профессиональном.
Начало домашнему театру деревянных роботов положил маленький, чуть больше вершка, шарманщик — прапрадедушка сегодняшнего гиганта. Уже в те годы Берсудский слыл искусным мастером — резьбой по дереву занимался сызмальства, выставлял свои работы на многочисленных выставках, участвовал в реставрации уникальных памятников деревянного зодчества. Да и большинство наших читателей, сами того не подозревая, знакомы с творчеством Эдуарда Леонидовича: его деревянных львов и всевозможных сказочных героев можно встретить в сквере у Мухинского училища, в Юсуповском саду, на Каменном острове и в старинном парке у Русского музея.
Фото автора
Е. ПЕТРОВА Живое дерево — Ленинградская правда 1984
СОТНИ лет стояло дерево. Каждой весной зеленело, а осенью сбрасывало свою рыжую шапку. Голым и молчаливым было в февральскую стужу, словно предчувствовало, что однажды наступит такая весна, когда новые листья уже не распустятся. И это случилось, отжило дерево свой срок…
Но пришел человек. И дал ему новую жизнь, из мощного ствола его срубил то, что прозаично называется декоративной садовой скульптурой.
И вот теперь идешь по парку на Каменном острове и вдруг среди расступившихся стволов возникает неподвижная фигура — деревянный старик-лесовик, обросший деревянной бородой, бережно прижимает к себе, словно оберегая, маленького деревянного зверя. Не бывает в реальном мире таких лесовиков, да и зверей таких — не бывает. И все же смотришь на сказочного бородача и понимаешь его молчаливое слово: живой остается душа дерева, если к нему, пусть даже и срубленному, прикрснется художник.
Эдуард Берсудский работает в тресте эксплуатаций зеленых насаждений и многие деревянные композиции, украшающие парки, скверы и детские площадки города, выполнены его руками.
Но есть у этого мастера работы, жанр которых трудно определить. Механические игрушки? Кинематические скульптуры? Или роботы?
Все это подходило бы к причудливым движущимся композициям Берсудского, если бы не их одухотворенность. Она происходит вовсе не от желания скульптора сделать так, чтобы все его деревянные птицы, звери, механические актеры были «как живые». Наоборот, сходство с реальными прототипами здесь весьма условно.
Вот в углу комнаты замер высоченный шарманщик. Включается сложная система его механизмов, и деревянный человек начинает играть на своей живописной шарманке. Кивает в такт головой, покачивает на громадной руке обезьянку, которая звонит в колокольчик. И зрителя охватывает странное чувство: деревянная кукла — живая. Еще немного — и она двинется с места.
Или целый оркестр, помещающийся на игрушечной эстраде в комнате. Здесь дирижер во фраке, цилиндре, с галстуком-бабочкой из перламутра. Под его руководством звякают тарелки, бьет барабан, раздуваются меха гармошки. И солирует соловей, и начинает светиться, упиваясь своей трелью…
Зрелище завораживает. И забываешь, что в основе каждого персонажа в этих движущихся композициях -— сложная система механизмов, звукозаписи, световых эффектов. Главное, что в руках у скульптора — дерево, которому он вернул жизнь и которое делает его искусство добрым, человечным.
Фото А. Дроздова
Мариэтта Турьян. Сказочный мир Э. Берсудского. – Альманах “Панорама искусств” №10, издательство «Советский художник», 1987
Ленинград — город львов. Львы ревниво стерегут спуски к темной невской воде и хранят горделивое молчание на горбатых мостиках каналов; грозными пустыми глазницами взирают они еденных украшений старинных зданий или сидят у парадных подъездов дворцов и особняков — загадочные свидетели прошлого. Еще и еще, то здесь, то там возникает их властный и царственный силуэт. Изваянные однажды, львы стали навсегда неотторжимой частью северной столицы и вправе претендовать на почетную четверть поля в ее гербе.
Тем не менее образ этот в архитектуре города со времен его «классической» застройки более, кажется, не появлялся — до недавнего времени, когда, воплощенные на этот раз в дереве, львы стали вдруг обживать тенистые аллеи Каменного острова — одного из старых ленинградских парков.
В мягкой зелени газона растянулся огромный зверь — контуры мощного туловища намечены с вызывающей, артистичной небрежностью, и от этого зверь кажется еще мощнее; спутанная грива едва «прорисована», но точно угаданные линии, теплая фактура дерева вдохнули в скульптуру жизнь: лев следит за вами усталым и снисходительным взглядом. Тут же. рядом, как бы в недоумении, застыл другой, а чуть поодаль — третий лев. Большой, мирный, равнодушный к окружающей веселой суете, он расположился на вертящемся кругу — любимом развлечении детворы.
Похоже, не узнанное еще всеми знатоками Ленинграда пополнение «коллекции» львов! Уловленный, подхваченный мотив города, подхваченный и — продолженный неожиданно: новые обитатели Каменного острова грустны, добры и лишены ореола величавого превосходства, но взамен им дана мысль. Это интеллектуальные, размышляющие львы, обремененные вполне земными думами и тревогами.
Однако в парке поселились не только львы. Рядом с ними—толстая, самодовольная, неподвижная обезьяна. В другом месте — беспомощный в своей огромности медведь, задравший лапы в мольбе о пощаде. На укромном пятачке — под аккомпанемент невесть с каких сказочных дорог забредшего сюда угрюмого трубача услужливо пляшет диковинный зверек, а на пересечении аллей в насмешливом изломе вдруг возникает фигура шута. И в каждой из них узнается единый почерк и полет фантазии одного мастера.
Ленинград — город колдовской. Не случайно издавна сказано: город мечтателей и поэтов. Здесь возможно всякое, даже за чертой старых кварталов. Доверьтесь ровно бегущему асфальту Московского проспекта, и дорога приведет вас к одному из ничем не примечательных, стандартно скроенных домов, где живет создатель каменноостровских львов — Эдуард Берсудский. Оговоримся сразу: Берсудский — не профессионал в общепринятом смысле. У него нет специального художественного образования, но есть крепкая школа мастерства, приобретенного под руководством известного ленинградского скульптора-анималиста Бориса Яковлевича Воробьева…
Простая, современная квартира. Завершенным работам отдана комната, и они нашли в ней каждая свое место и замкнули собой пространство, незримо переведя его в почти воландовское четвертое измерение.
Войдя сюда, вы оказываетесь сопричастны Театру, где легко узнаваемые актеры вовлекают вас в свою извечную игру. Первое, что с порога ошеломляет — это застывшая в левом углу, прямо против двери, темная, в полтора человече ских роста деревянная скульптура шарманщика. Он утомлен вечной, неизбежной дорогой. Изможденное, аскетичное лицо сурово и непреклонно, правая рука замерла на мгновение на ручке инструмента, вдаль устремлен горестный, испытующий взгляд — остановка минутна, путь вот-вот будет продолжен. Глубокий коричневый — почти в черноту — тон мореного дерева, оттененый приглушенной краснотой колпака с колокольцами и того же цвета башмаками на неправдоподобно огромных ногах, лишь усугубляет чувство ошеломления. «Вневременность», условность, «театральность» зрелища подкрепляются расхожими атрибутами средневековой символики: на колпак уверенно взгромоздился черный ворон с колокольчиком в клюве, в левой руке — обезьянка с теми же колокольцами, а на шарманке резко белеет снабженная медными тарелками фигурка Пьеро. Внутренняя динамика, порыв к движению, заключенный в облике Шарманщика, в какой-то момент рождают ощущение галлюцинации — фигура вдруг начинает двигаться: тяжело откидываясь назад, как при ходьбе, человек без устали вертит ручку своей многострадальной и верной шарманки, тревожно звенят колокольцами ворон и обезьянка, бьет в тарелки Пьеро, и только когда комната заполняется «голосом» шарманки — надтреснутым, щемящим мотивом,-— начинаешь понимать: скульптура кинематическая. Так и идет под заунывные, неровно плывущие звуки — на вас, сквозь вас, раздвигая стены — этот удивительный Шарманщик. Идет минуту, две, три… Но в облике скорбного скитальца начинают вдруг узнаваться и иные, знакомые черты, виденные уже на пересечении аллей Каменного острова, где стоит насмешливый шут.
Да, Шарманщик Берсудского намеренно литературен — и современен. Открытость, откровенность приема подкупает и, по закону парадокса, создает эффект неожиданности. «Хорошо забытое старое», пропущенное сквозь призму сегодняшнего восприятия, оборачивается новизной. Прежде всего, с очевидностью проступает основная тема творчества скульптора — дорога. Дорога человеческой жизни, на которой он своей волей останавливает важные ему мгновения, характеры, лица — останавливает для того, чтобы, озорно перетасовав все, заставить их двигаться вновь по своему разумению.
Оглядевшись, понимаешь, что образ шарманщика для скульптора лейтмотивен. На шкафу в большой и разнообразной группе малой скульптуры виднеется еще традиционно статичная, но и в статике выразительно устремленная вдаль фигура с шарманкой и усевшимся на нее вороном за спиной. Этот шарманщик двинулся в свой нескончаемый путь лет десять назад. На столе — еще один, уже приближенный к большому, играющий и движущийся по велению мастера.
Третья — согбенная, старческая фигурка бродячего музыканта приютилась почти у основания необычных часов, возвышающихся в форме старинной готической башни. (Скульптура, как и все прочие, также в дереве.) Собственно, в часах этих нет даже следов явной готики, только, пожалуй, стрельчатые проемы, по-разному «играющие» на разных «уровнях» — ибо часы «много- этажны».— но от всей их конфигурации так веет средневековьем, так живо возникает ассоциация с ратушной башней на тесной площади уютного средневекового городка, что с радостью отдаешься во власть этой иллюзии. Часы развивают тему Шарманщика — точнее, предваряют ее, так как сделаны раньше. У них нет циферблата, они ведут счет не минутам, но — времени. Часы приходят в движение—и на самом верху башни раздается прозрачный звон маленьких, отважных вечевых колоколов; чуть ниже отворяется, уходит в стену рифленая дверца, и начинается медленное традиционное кружение человеческих фигур, рассказывающих о радостных, горьких и неизменных перипетиях жизни — от рождения до смерти. Медленно плывут сквозь «авансцену», отражаясь в глубоко посаженных мутных зеркалах, человеческие фигуры — то озаренные радостью, то согнутые скорбью, плывут под неутомимый колокольный звон, а внизу, у освещенных таинственных врат, трудится и трудится старый шарманщик.
Берсудский — человек прочных привязанностей. Он завидно предан одной теме, одному материалу. Однако настойчивое возвращение к излюбленным мотивам нет-нет да и перебьется каким-нибудь неожиданным поворотом. Совсем недавно в Юсуповском саду, что на Садовой, улегся в песок детской площадки еще один, не по-детски угрюмый, лев — едва ли не самый выразительный в галерее львов, созданных скульптором.
В комнате на Московском, среди фигур музыкантов, среди львят и саркастических шутов, выделяется группа портретов. В них — тот же острый и ироничный глаз художника, то доходящий до беспощадности, то согретый сочувствием. Портреты кажутся поначалу выполненными в ином, нежели остальные работы, регистре. Они не литературны — напротив, реалистичны в самом прямом смысле строгого соответствия натуре. Но это прежде всего — соответствие характерам, выбранным так направленно, заостренным так предельно, что возникает ощущение если не масок, то во всяком случае типов.
Вот Философ, застывший вдруг в нелепой, случайной на первый взгляд, позе цапли. Однако, послушный резцу, контур сложенных крыльев неуловимо трансформирован в горестный изгиб сутулой человеческой спины, поникший заостренный профиль таит неустанную мысль, и вся фигура, неуверенно, призрачно удерживающаяся на одной ноге, приковывает к себе внимание парадоксальным равновесием внешне разорванных пропорций н внутренней завершенности образа.
Или некий, если дать волю воображению, мудрец, знаток жизни. Сдержанный, волевой, он невольно вызывает в памяти холодное совершенство римского портрета.
Описание серии портретов, хотя их и немного и пополняются они, похоже, эпизодически, можно было бы продолжить, но взгляд невольно переключается уже на другие работы скульптора, заполняющие практически все свободные плоскости комнаты шкаф, книжные полки, пол. Среди них — и последняя большая кинематическая композиция, занявшая единственный, остававшийся свободным, угол напротив Шарманщика.
Загадочный горбун, словно сошедший со страниц гофмановской сказки, натужно держит на спине легко обозначенную тонкими рейками, полую, насквозь просматривающуюся пирамиду, «населенную» веселым и ярким шутовским балаганом. Свыкнувшись уже с возможностью «оживления» деревянных обитателей этой комнаты, вы, тем не менее, каждый раз — в ожидании сюрприза. Ожидание не обманывает— после скорбного Шарманщика, после строгой и напряженной размеренности «Часов» вас вдруг захватывает бравурная стихия старого, классического джаза, под звуки которого веселый балаган начинает «оживать». Постепенно включаются в бездумную круговерть веселые клоуны, вращающиеся в чертовом колесе и кривляющиеся на качелях,— и усталый циркач на канате; козел, играющий на скрипке,— и вторящий ему неизменными колокольцами и тарелками смешной музыкант; озорно кинутый в эту карусель чудак в очках, с раскрытой книгой в руке и в клоунском наряде; важно танцующий — другой… Большеносый горбун несет на своей изуродованной спине хрупкую клетку, полную беспечности и веселья…
Радости и тревоги сегодняшнего мира… Они живут в этом удивительном доме, живут неопровержимым свидетельством неравнодушия и поиска. Однажды войдя в мир, созданный Эдуардом Берсудским, уже невозможно безучастно следить за дорогой, по которой он идет, и трудно удержаться от соблазна следовать за ним.
Полина Соловей. Одинокий шарманщик. – Вечерний Ленинград, 6 августа 1988
Eсть вещи, к которым как нельзя лучше относится пословица — их лучше один раз увидеть, чем сто раз о них услышать. И поэтому я отдаю себе отчет: мое описание кинематических скульптур Эдуарда Берсудского будет лишь приблизительным слепком, слабым намеком на то, что я увидела в обыкновенной квартире одного из домов на Московском проспекте. Понимая это, я все же рискну и попробую описать хоть несколько работ: должен же читатель иметь какое-то представление, о чем идет речь.
…Огромный, ростом под потолок, он тяжело и неподвижно глядит из угла. Шутовской колпак с колокольчиками, камзол с буфами на рукавах, мрачный ворон над головой. И шарманка. А лицо как бы вырубленное, отмеченное горестями долгой жизни. От всей его темной фигуры веет скорбью. И вдруг… Вдруг рука его поднялась, повернула ручку шарманки, зазвучала музыка, и он пошел.
Грустная мелодия старинного вальса все повторялась, ворон кланялся, а он шел, и шел… Одинокий шарманшик одолевал свой путь, как одолевает его всякий человек, неся свои тяготы и создавая свою музыку.
Умолк вальс, остановился шарманщик. И вот уже другая музыка — музыка карнавала. Карлик с сердитымлицом держит на плечах пирамиду, на которой маленькие деревянные фигурки. Карнавальное веселье захватило их. Танцует красотка, кружку за кружкой опрокидывает монах, пиликает на скрипке козел. И только длинноволосый юнец не может оторваться от книжки, несмотря на разгул, царяший вокруг. Но всматриваешьея, а всматриваться нужно — фигурок много, ростом они cантиметров двадцать-тридцать, и каждая двигается по-своему, — и все сильнее ощущение, что веселье здесь с привкусом горечи, что карнавал вот вот прервется чем-то страшным, какой-то катастрофой. Но танцовщица все кружится, монах все пьет, козел все играет…
… Эта башня тоже под потолок. На самом верхнем ее ярусе колокольня, а внизу —шарманщик, маленький и непохожий на уже виденного, того, огромного своего собрата.
Неутомимые звонари раскачивают колокола, шарманщик крутит ручку своей машины, под их музыку в Центре башни раздвигается занавес, открывая перед нами как бы зеркало сиены. А вот и «актеры». Они, сменяя друг друга, медленно проплывают перед нами, совершая круг жизни — от рождения до смерти.
Это только три из девяти кинематических скульптур, которые находятся в этой комнате. Там есть еще железный корабль и «Замок» Кафки, колесо шутов, ящик, в котором оркестр исполняет концерт для соловья и собаки с оркестром… А две вещи еще не закончены.
КОГДА сталкиваешься с чем-то небывалым, хочется спросить: а как это возникло, откуда пришло? На этот вопрос когда-то хорошо ответил Корней Чуковский. Его героиня, маленькая девочка, призналась, что она свои рисунок «из головы выдумала». Воображение, творческая фантазия художника рождают то, что не похоже ни на что уже бывшее.
С фантазиями Эдуарда Берсудского я, как и многие ленинградцы, уже была знакома ещё до встречи с ним. Вспомните грустного шута и добрых задумчивых львов на Каменном острове — это его работы. И в Юсуповском саду на Садовой есть его деревянные скульптуры. Но они неподвижны. Нет, конечно, и в этих его работах есть движение, порыв, внутреннее дыхание. Но тот способ преодоления неподвижности, какой он использовал в кинематической скульптуре, производит особое, ни на что не похожее впечатление. Нужно обладать каким- то особым видением, чтобы это придумать.
Рассказы о многих художниках начинаются одинаково: с детства он любил рисовать, лепить или вырезать.
Про Берсудского так тоже можно сказать. В семь лет ему нравилось лепить. И, поскольку семья жила в районе Кузнечного рынка, до Дворца пионеров рукой подать, его отвели туда. Но прозанимался он в кружке лепки всего год. Потом пересилили обычные мальчишеские увлечения, и снова он взял в руки пластилин только через пятнадцать лет. В студию скульптуры Дворца культуры имени Кирова он поступил в двадцать два года.
Начинать в двадцать два года — стоит ли?
Если человек, еще ничего не сделав, сомневается, стоит ли овчинка выделки, его хватит ненадолго. Творчество — жестокая вешь, тут редко можно предсказать заранее — получится или нe получится. И далеко не всегда успех равен количеству затраченных трудов. Только тот, для кого главная радость — сама работа, может выдержать сопротивление материала, игру обстоятельств, борьбу с собственным несовершенством, неуверенность в себе и прочие «радости», на которые так щедра любая творческая работа.
Он выбрал дерево. А что было выбирать — мрамор, бронзу? Для самодеятельного художника они малодоступны. А дерево — вот оно, всегда под рукой. И потом — оно дышит, в нем еще ощущаются токи жизни, те, что бегут от корней к ветвям.
Дерево любили средневековые скульпторы. Может быть, оттого так притягивает его средневековое искусство? И стрельчатые башни, собранные из остатков старинной мебели, которую лет двадцать назад безжалостно выбрасывали на помойку, и многочисленные его шуты, скоморохи тоже оттуда, из средних веков. Это не веселые клоуны более поздних времен, а умные и злые насмешники, которые не питают иллюзий насчет человеческой натуры и все же считают жизнь огромной ценностью.
И когда слышишь, что Берсудский любит иконы, живопись Босха и Брейгеля, книги Кафки, не удивляешься этому. Но рядом с гротеском, горечью и скорбью — шарманщики, более снисходительные к человеческим слабостям, более добрые и жалостливые, как жалостлива их музыка.
Эдуард Леонидович принципиально не объясняет своих работ: у каждого зрителя свои ассоциации, свое понимание, а он своё уже высказал тем, что создал. Но вот на вопрос, как пришла мысль заставить скульптуры двигаться, он ответил.
Первый шарманщик появился у него давно – это была одна из первых работ.
Однажды вдруг представилось: я сижу здесь, он стоит там, крутит ручку — и звучит музыка. А как это сделать?
Для другого, быть может, и этот замысел оказался бы неосуществимым. Но Бсрсудский у в юности закончил энергетический техникум, семь лет работал слесарем. Нарезать резьбу, подключить моторчик, сочинить схему — все это он умеет сам. И потому шуты, и танцовщицы и музыканты двигаются по двадцати разным программам.
Месяцы уходят на каждую работу. Их все больше, они заполнили комнату, а фантазия продолжает свой бег.
Раньше «запуск» каждой н скульптуры был праздником, на который собирались друзья и знакомые. Сейчас все обыденнее и проще. И все же время от времени какие-то люди напрашиваются к нему, и он устраивает «сеанс». Нажимает на кнопки, терпеливо к ждет, пока люди насмотрятся, а потом быстро прощается: слушать ахи и охи ему некогда. Или не хочется.
Так и я однажды попала в у этот дом. Ушла с мыслями, ради которых и взялась в этот раз за перо.
ПЕРВОЕ, что приходит в голову: какими мы бываем расточительными. Непозволительно расточительными. Человек создает нечто удивительное, a мы — не замечаем. Помните, у «Городок в табакерке»? Он а описан давно, да только где та табакерка и где тот городок? В сказке? А сказка — вот она, рядом. Недаром публикации о работах Берсудского так и называются «Сказки Каменного острова», «Деревянные чудеса», «Сказочные чудеса». Писали о нем чуть ли не все ленинградские газеты, показывал «Монитор», но нигде ни словечка о том, что все эти чудеса недоступны для зрителя, что их создатель не имеет мастерской, а на хлеб несущный зарабатывает сейчас в газовой котельной.
Неужели никому не интересны эти чудеса? Вспомним литовский музей чертей. Туда — паломничество. Я убеждена: если открыть для зрителей «театр» Берсудского, он привлечет не меньше зрителей. И не только тем, что это необычное зрелище, но и тем, что заставляет чувствовать н думать. Думать о жизни и смерти, о горе и радости, думать о вечном.
Но кто возьмет его под крыло? Кто позаботится о том, чтобы создать ;ему условия для работы? Я задавала эти вопросы разным людям. Предложения тоже были разными: может, Театральный музей? Музей городской скульптуры. Кукольный театр, выставочный зал Союза художников (членом которого, кстати, Бсрсудский не является)? Я же представила себе другое.
Мы хотим, чтобы наши дворцы культуры, библиотеки, кинотеатры, вновь создающиеся культурные центры привлекали людей «лица необщим выраженьем». Для этого нужно, чтобы каждое из этих учреждений имело нечто свое, особенное. Что касается кинематической скульптуры Берсудского, то можно ручаться: своей необычностью она придаст любому учреждению культуры такое лицо, сделает его известным. Меркантильный подход? А я и не скрываю: хочется заинтересовать тех, кто взял бы на себя труды организовать для работ Берсудского зал, а для него самого — мастерскую. Выиграем от этого не только мы, ленинградцы, но и те, кто приезжает к нам. Кроме радости от знакомства с необычным искусством, разве не согреет нас мысль, что художник не остается одиноким.
Фото П.Маркина.
Где поселится «Одинокий шарманщик»?
Вечерний Ленинград, 01/12/1988
Необыкновенный скульптурный театр можно увидеть в обыкновенной квартире на Московском Проспекте. Но квартира — не театр, и вместить она может не многих.
Как же быть? Неужели наш город не сможет найти помещения для него и сделать доступным для всех это необычное зрелище? Об этом писала наша газета 6 августа в статье «Одинокий шарманщик». Мы получили ответ из Главного управления культуры, подписанный начальником Управления культурно-просветительных учреждений и изобразительного искусства В. И. Назарцевым: «Работники Главного управления культуры совместно с представителем Государственного музея театрального и музыкального искусства, ознакомившись с работами Э. Л. Берсудского, считают, что вопросы, поднятые в статье П. Соловей «Одинокий шарманщик», заслуживают внимания. Э. Л. Берсудскому было предложено организовать выставку в павильонах Летнего сада.
Однако, по его мнению, необходимо создание постоянно действующей экспозиции с включением элементов театрального действия, для чего потребуется 50—70 квадратных метров площади и помещение для мастерской.
Главное управление культуры обратилось с данным предложением к заведующему отделом культуры Московского райисполкома. Решение данного вопроса требует времени для изыскания необходимой площади в районе».
Итак, чтобы найти площадь, требуется время. Но сколько? Этот вопрос адресуется исполкому Московского райсовета.
Н. Одинцова. ТЕАТР АБСУРДА, или Еще раз об «Одиноком шарманщике» — Вечерний Ленинград, 25 мая 1989
Теперь уже многие в нашем городе знают о театре механических- фигур Эдуарда Берсудскoгo, который помещается пока в небольшой комнате его квартиры на Московском проспекте. О нем еще в прошлом году писала наша газета (статья П. Соловей «Одинокий шарманщик»,»6 августа), ему уделили свои драгоценные мгновения «600 секунд»…
Иностранцы, приходя к Эдуарду Леонидовичу в гости, лишь разводят руками — никогда, нигде, ни за какими лесами-морями они не видели подобного, и качая головой и цокая языком, убежденно произносят: «Нет, нет, у нас это было бы невозможно. У нас такое богатство не стояло бы вдали от людских глаз, а приносило бы доход, и какой доход!»
За тридцать-сорок минут представления тут можно прожить жизнь. Медленно появляются и исчезают деревянные фигурки: ребенок, потом беспечный юноша, обнимающий девушку, солдат в форме… Кто-то трогает колокольчики наверху; а внизу маленький шарманщик крутит свою нескончаемую песню. Идет жизнь… Деревянные человеческие фигурки с огромным напряжением крутят какие-то колеса, поднимаются и опускаются блоки, вертится и дребезжит вся конструкция, кото- рую Мастер называет «Вавилонской башней». Словом, работа идёт полным ходом,- но, если присмотреться вниматрльно, становится ясно, что не люди вертят колесики, а сами вертится в них, как белки в бесконечном и бессмысленном колесе, что все усилия, движения, лязг и скрежет ни на йоту не продвигают дело вперед и назвать эту композицию можно, скажем, «Сизифов труд»…
И, я понимаю, почему именно она так запала мне в душу. Ибо (волею судеб утром того же дня мне довелось присутствовать на совещании в исполкоме Московского райсовета, где шла речь о помещении для театра Берсудского. Надо отдать должное работникам исполкома — и председателю О. В. Шишкину, и заведующей отделом культуры Л. А. Косткиной, и юрисконсульту Н. В. Мотылевой — все они искренне старались, чтобы театр кинематических скульптур Берсудского наконец обрел свой дом. И помещение уже давно есть на примете — в добротном здании, с высоким полукруглым крыльцом, создающим сразу ощущение театральности. Арендуемое у исполкома объединением «Скороход», оно давно пустует…
— Зачем вы меня вызвали? — благодушно задал вопрос на заседании заместитель генерального директора «Скорохода» Б. Н. Матвеев. — Помещение не отдадим. Подавайте, если хотите, в арбитраж.
Нe правда ли — весьма наглядный пример противоречия между законной, но бессильной властью Совета и самодовольной неуязвимостью представителя ведомства?
И снова будут двигаться входящие и исходящие, крутиться бумажные колесики, напрягать силы должностные лица, чтобы хотя бы к осени скульптуры Берсудского справили новоселье.
Один Мастер сидел на совещании молча. Может быть, он думал о том, что людям лишь кажется, что они двигают бюрократические шестеренки — на деле же «бумажная машина» сама движет ими, и проект какой-нибудь новой композиции уже возникал перед его глазами?
Кто же остановит бюрократическую карусель? Кто скомандует «стоп» лязгающим шестеренкам этого бюрократического «театра абсурда»?
Н. ОДИНЦОВА
Кинематический театр "Шарманка" 