Александр Шумахер — безумный барабанщик из группы Леонида Левина при любительском театре «Четыре окошка» в 1986-1989гг. — человек с энциклопедической памятью и широким набором разнообразных технических навыков.
Первое посещение хорошей «нехорошей» квартиры № 50… Стоят какие-то странные конструкции и много раскрашенных разнокалиберных деревянных фигур и фигурок, как святые и угодники в католических храмах. Все меняется, когда конструкции приходят в движение. Скрипят сочленения, жужжат моторчики, что-то стукает и грюкает. Общее впечатление — непонятно, но интересно и как-то затягивает. Происходит совершенно непривычная и неизвестная жизнь незнакомых, но живых фигур. Через некоторое время все замирает, движения закончились, а жизнь никуда не уходит — она спряталась, затаилась на время в сумасшедшем, вроде бы бессмысленном сочетании металлов, дерева, лака и красок, кожи, картона, пластмассы и еще черт знает каких материалов.
Летом 89-го все еще работаю в ДК им. Ленина на все руки от скуки. Приходит Т.А. — удалось выцыганить помещение под будущий ТКС — Театр Кинематической Скульптуры. Необходимы внешние металлические решетки на окна. На заднем хоз.дворе ДК присутствует кое-какой металлический сортамент, уголки и полосы. До этого никогда не приходилось изготавливать оконные решетки. Но с энтузиазмом и бездумностью дилетанта принимаюсь за дело. Самый простой вариант прямоугольной решетки с ходу отвергаю, ибо шибко напоминает что-то тюремное. Буду делать «солнышко» — лучи, расходящиеся из одного угла, будут перекрывать проем. Начинаю варить. Бездумный энтузиазм всегда бывает наказан — потребное количество «солнечных лучиков» физически не влезают в угол рамы. Приходится изворачиваться, варить очень неудобно. Нет чтоб посоветоваться со знающими людьми и вварить в угол дополнительную дугу, а к ней уже приваривать «лучи»… Осознание этого приходит на второй день работы. На третий день подоспело и наказание за небрежность — кожа на груди приобрела дивный темно-красный цвет в форме треугольника из-за полурасстегнутой рубашки. Вот вам и ожог от ультрафиолета сварочной дуги… Чешется и зудит целую неделю. Основное требование — прочность — было достигнуто. Да и то пришлось впоследствии подваривать уже установленные в оконных проемах решетки.
Помещение бывшего детского сада тогда уже было отчищено и подготовлено к установке Эдовых кинематов — так после споров и обсуждений было совместно решено назвать творения Э.Берсудского.
Как и когда к нему приклеили это прозвище Мастера Эда, по ассоциациям с номером квартиры или же по другим причинам — не суть важно. Прозвище приклеилось намертво, значит, оно было очень верное. Участники студии «Четыре окошка» были народ, на выдумки гораздый, языкастый и рукастый.
В создании «Шарманки» участвовали, кроме студийцев, еще самые разные люди, разных талантов и степени вовлеченности.
История с оконными решетками имела и свое продолжение. Потребовалось уже готовые решетки приварить ко вбитым в проемы железным костылям. А к тому времени, как по волшебству, в будущей «Шарманке» появились всякие нужные и полезные вещи, в том числе и чудесный очень длинный удлинитель непривычного вида, где провод был компактно намотан на удобный барабан. Сколько длины надо — столько и отмотай! Кайф! К этому времени Мастер Эд обзавелся сварочным аппаратом голландского производства, с которым связана еще одна история. Тут вся штука в том, что аппарат был не инверторного устройства, кто в теме — тот поймет. И только я приспособился приваривать решетку в проеме окна, как Ирка Яковлева ( прозвище — Яшка ) издала громкий полувизг-полувопль. Звучным меццо-сопрано ее поддержала из коридора Т.А. От красивого барабана удлинителя валил мерзкий химический дым горящей изоляции, а сам удлинитель был уже не такой красивый. Сообразили, что при больших сварочных токах провод с катушки надо размотать и уложить на полу. После чего решетки были успешно смонтированы на окнах.
На оборудовании Мастера Эда я изготовил три «cowbell’a» ( это такой ударный инструмент со звучанием «коровьего ботала»), один для себя, а других два подарил театру-студии Бориса Понизовского «ДаНет». Они тогда обитали в самом знаменитом сквоте Петербурга на ул. Пушкинской,10.
Потом была кропотливая и долгая работа по распайке и разводке управляющих проводов для кинематов. Витя Майоров со товарищи сотворили пульт-программатор и натащили кучу военных многоштырьковых разьемов, вот их и предстояло по уму распаивать куда надо.
Встал вопрос освещения зала. Сцены в привычном понимании нет. Во время представления идет специальная подсветка кинематов при помощи приборов ОИ. А как освещать зал до и после? Ясно дело, обычное освещение не годится. И тут мне в голову пришел рассказ Р. Бредбери из цикла » Марсианские хроники». В залежах безусловно полезного хлама в мАстерской Эда мне припомнились просечные ромбические решетки интенсивного золотистого блеска. Ну, а цветная прозрачная пленка для софитов была в наличии тоже. Рассказ Рэя Дугласовича назывался » Были они зеленые и золотые…». И рассказ этот проникнут светлой тоской по утраченной марсианской цивилизации. И вот, берется обычная консервная банка подходящего диаметра под электропатрон для лампочки, из золотистой решетки спаивается абажур, внутрь вставляется цилиндр из зеленого светофильтра и своеобычные светильники над местами для зрителей готовы.
Для трансляции фонограммы необходимы качественные колонки. А вот на пол или на стены их монтировать нельзя. Пришлось изобретать специальные подвесы с возможностью наклона и поворота. За изобретением последовало изготовление. Учитывая вес колонки ( около 20 кг ) — задача нетривиальная.
А когда все это было развешано, смонтировано и подключено, началось самое трудное — как совместить жизнь актеров и жизнь кинематов?! Скрытая в творениях Эда жизнь не всегда понятна и еще реже допускает к себе, позволяет взаимодействовать. Не у всех это получается. Но в конце концов соединенными усилиями Т.А., Яшки ( И. Яковлева) и Димки-Лаэрта ( Д. Трушков ) они до чего-то дотумкались и » Шарманка» стала давать представления. На одно из первых я зазвал своих родителей. Ныне их уже в живых нет, но до сих пор я помню, как они приехали в легком обалдении и долго пытались себе обьяснить, что же это такое было. И донимали себя и меня расспросами и всякими интерпретациями, желая привычным обьяснить непривычное. Вот, в Средние Века у людей беспокойных и вдумчивых, упорных и творческих существовал термин Великое Делание — Magnum Opus. Тогда их называли алхимиками и хотели они овладеть тайной превращения элементов. Для меня этот период — от квартиры 50 до открытия «Шарманки» так и называется — Великое Делание. Думаю, и остальные причастные к этому со мной согласятся. Виват, «Шарманка» !
P.S.
Вспомнил еще один эпизод из короткого, но славного периода Великого Делания.
Э. Берсудский, как и всякий нормальный творческий человек, с подозрением относился ко всяким искусствоведам. И как всякий нормальный творческий человек, терпеть не мог дежурных славословий в свой адрес и не любил, когда лезли всякие в его «творческую мастерскую», а тем более — в душу… Во времена обустройства будущей «Шарманки» обстановка была сугубо рабочая и слегка нервная. Постоянно вылезали непредсказуемые сложности и проблемы, и их нужно было решать. Эд ходил мрачный, во власти одному ему известного очередного творческого кризиса. В таком состоянии, что к нему лучше было не приставать. И тут, как на грех, принесла нелегкая двух дам из глянцевого журнала то ли «Ленинград», то ли «Театральный Ленинград», сейчас и не припомнить точно. Дамы убийственно элегантные, смертельно серьезные и недёшево прикинутые. Пришлось Мастеру показывать и обьяснять им многое, если не всё. Надо сказать, что окромя кинематов были и другие творения, в том числе одно с двусмысленным названием «Ожидание». Из массивного раздвоенного сука, при отсечении лишнего, получился женский торс. В отличие от Венеры Милосской, торс был лишен ног по колени, рук и головы. И стоял на отсутствующих коленях в коленно-локтевой позе. Природой созданные годовые кольца в дереве интригующе совпадали с рисунком двух женских полупопий. К моменту подхода к этому экспонату Эд окончательно помрачнел. И, не выдержав очередных фальшивых охов-ахов и напора ложного пафоса, выдал такой комментарий : » А вот эту…скульптуру я вырезал из цельного куска грушевого бля…ь дерева в одна тысяча девятьсот бля…ь .. … году! бля…ь!!! Дамы из глянцевого журнала резко засобирались восвояси. А очередной творческий кризис был успешно преодолен, так как Эд слегка повеселел. Вот такую историю нужно сохранить, записамши, для истории…
Декабрь 2022
PPS (по прочтении глав «Истории «Шарманки»)
В городе Ленинграде, на углу Подьездного переулка и набережной Обводного канала стоит серокирпичное здание. Перед входом — небольшая табличка, извещающая, что тут находится психоневрологический диспансер. В один из дней 1968-го года в этот дом вошел пятиклассник вместе со своей мамой. Мальчик страдал заиканием, но не постоянным, а эпизодическим. В группе «заикающихся»/таково было официальное название/ были вполне взрослые дяди и тети, и мальчик поначалу этого стеснялся. И удивительный доктор обращался к мальчику как к равному, как к взрослому, и это было странно, непривычно… и приятно! Доктор этот был как то не совсем похож на тех докторов, которые мальчику встречались раньше. И через полгода занятий в этой группе мальчику стало понятно, что не нужно бояться выглядеть смешным, не надо бояться сделать ошибку, что нужно уважать себя самого не меньше, чем всех остальных, и не сомневаться в своем желании быть выслушанным. И не бояться заговорить! Через полгода неприятный школьный ярлык «Сашка-заикашка» отклеился сам собой, как и не бывало, и учиться стало легче. Доктора звали Генрих Давидович Элинсон, а мальчика — Саша Шумахер. Ну, и кто теперь будет сомневаться, что Петербург — город маленький?! И что жизненные сплетения и переплетения малопредсказуемы и по большей части определяются вовсе не нами…
Кинематический театр "Шарманка" 